-  Вы  звали меня, господин ка

			
			
			питан,  -  сказал Атос,  обращаясь  к  де
Тревилю. Голос  его звучал слабо, но  совершенно спокойно. - Вы звали  меня,
как  сообщили мне  товарищи,  и я  поспешил явиться.  Жду  ваших приказаний,
сударь!
     И с  этими  словами  мушкетер,  безукоризненно  одетый и,  как  всегда,
подтянутый,  твердой поступью  вошел в кабинет.  Де Тревиль, до глубины души
тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему.
     - Я  только что говорил  этим  господам,  - сказал  де  Тревиль,  - что
запрещаю моим мушкетерам без  надобности рисковать  жизнью. Храбрецы  дороги
королю, а королю известно, что мушкетеры - самые храбрые люди на земле. Вашу
руку, Атос!
     И, не  дожидаясь,  чтобы  вошедший ответил на это  проявление дружеских
чувств, де  Тревиль схватил правую руку Атоса  и  сжал  ее изо всех  сил, не
замечая,  что  Атос,  при  всем своем  самообладании,  вздрогнул  от  боли и
сделался еще бледнее, хоть это и казалось невозможным.
     Дверь  оставалась  полуоткрытой.  Появление  Атоса,  о  ране  которого,
несмотря  на тайну,  окружавшую  все это  дело,  большинству  было известно,
поразило всех. Последние слова капитана были встречены гулом удовлетворения,
и две  или три головы в порыве  восторга просунулись  между  портьерами.  Де
Тревиль,  надо  полагать, не преминул  бы резким замечанием покарать за  это
нарушение этикета, но вдруг почувствовал, как рука Атоса судорожно дернулась
в  его руке, и, переведя взгляд на мушкетера, увидел, что тот готов потерять
сознание. В то же мгновение Атос, собравший все силы, чтобы преодолеть боль,
и все же сраженный ею, рухнул на пол как мертвый.
     - Лекаря! - закричал г-н де Тревиль. -  Моего или  королевского, самого
лучшего! Лекаря, или, тысяча чертей, мой храбрый Атос умрет!
     На крик де Тревиля все собравшиеся в приемной хлынули к нему в кабинет,
дверь которого  он не подумал закрыть. Все суетились вокруг раненого. Но все
старания  были  бы  напрасны,  если  б  лекарь  не  оказался в  самом  доме.
Расталкивая  толпу,  он приблизился  к  Атосу,  который  все  еще лежал  без
сознания, и, так  как  шум и  суета  мешали ему, он прежде всего потребовал,
чтобы  больного  перенесли  в  соседнюю  комнату.  Г-н  де  Тревиль поспешно
распахнул  дверь  и сам прошел  вперед,  указывая  путь  Портосу  и Арамису,
которые на руках вынесли своего друга. За ними следовал лекарь, а за лекарем
дверь затворилась.
     И  тогда  кабинет  г-на Тревиля, всегда вызывавший трепет у  входивших,
мгновенно превратился в отделение приемной. Все болтали, разглагольствовали,
не понижая  голоса,  сыпали  проклятиями  и,  не  боясь  сильных  выражений,
посылали кардинала и его гвардейцев ко всем чертям.
     Немного  погодя  вернулись  Портос и  Арамис.  Подле  раненого остались
только де Тревиль и лекарь.
     Наконец возвратился и г-н де Тревиль. Раненый, по  его словам, пришел в
сознание. Врач считал, что его  положение не должно внушать  друзьям никаких
опасений, так как слабость вызвана только большой потерей крови.
     Затем г-н де Тревиль сделал знак рукой, и все удалились, за исключением
д'Артаньяна,  который, со свойственной  гасконцу настойчивостью,  остался на
месте, не  забывая,  что  ему  назначена  аудиенция. Когда все вышли и дверь
закрылась, де Тревиль обернулся и оказался лицом к лицу с молодым человеком.
Происшедшие события прервал нить его мыслей.  Он осведомился о том, чего  от
него  желает настойчивый проситель. Д'Артаньян назвался,  сразу  пробудив  в
памяти де Тревиля и прошлое и настоящее.
     - Простите, любезный  земляк, - произнес он  с улыбкой, - я  совершенно
забыл  о  вас. Что вы хотите! Капитан  - это тот  же отец  семейства, только
отвечать он  должен за  большее, чем  обыкновенный отец. Солдаты -  взрослые
дети, но  так  как я требую, чтобы распоряжения  короля и особенно господина
кардинала выполнялись...
     Д'Артаньян  не мог  скрыть улыбку. Эта улыбка показала г-ну де Тревилю,
что перед ним отнюдь не глупец, и он сразу перешел к делу.
     - Я очень любил вашего отца, - сказал он. - Чем я могу быть полезен его
сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе.
     - Сударь, - произнес  Д'Артаньян, - уезжая из Тарба в Париж, я надеялся
в  память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у  вас плащ мушкетера.
Но после  всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта милость была
бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее.
     - Это действительно милость, молодой человек, - ответил г-н де Тревиль.
-  Но для вас она, может быть, не так недоступна, как вы думаете или делаете
вид,   что  думаете.   Впрочем,  одно   из   распоряжений   его   величества
предусматривает подобный случай,  и  я вынужден,  к сожалению, сообщить вам,
что  никого  не  зачисляют в  мушкетеры,  пока  он не испытан  в  нескольких
сражениях, но совершил каких-нибудь  блестящих подвигов или не прослужил два
года в другом полку, поскромнее, чем наш.
     Д'Артаньян  молча  поклонился.   Он  еще   более  жаждал  надеть  форму
мушкетера, с тех пор как узнал, насколько трудно достичь желаемого.
     -  Но...  -  продолжал  де  Тревиль,  вперив  в  своего  земляка  такой
пронзительный взгляд, словно он желал проникнуть в самую глубину его сердца,
- но из уважения к вашему  отцу, моему старому другу, как я вам уже говорил,
я  все же хочу что-нибудь сделать для вас,  молодой человек.  Наши беарнские
юноши редко бывают богаты, и я не думаю, чтобы положение сильно изменилось с
тех пор, как  я покинул родные  края.  Полагаю, что денег, привезенных вами,
вряд ли хватит на жизнь...
     Д'Артаньян гордо выпрямился, всем своим видом давая понять, что он ни у
кого не просит милостыни.
     -  Полно, полно, молодой человек,  - продолжал  де Тревиль, -  мне  эти
повадки знакомы. Я  приехал в Париж с четырьмя экю в  кармане и вызвал бы на
дуэль  любого, кто  осмелился  бы  сказать мне, что я не в состоянии  купить
Лувр.
     Д'Артаньян еще  выше поднял голову.  Благодаря  продаже коня он начинал
свою  карьеру,  имея  на  четыре  экю больше,  чем имел на первых  порах  де
Тревиль.
     - Итак,  -  продолжал капитан, - вам необходимо  сохранить привезенные,
как   бы  значительна   ни  была   эта   сумма.   Но   вам   также   следует
усовершенствоваться в искусстве владеть оружием - это необходимо  дворянину.
Я сегодня же напишу письмо начальнику Королевской академии,  и с завтрашнего
дня  он примет вас, не требуя никакой платы. Не отказывайтесь от этого. Наши
молодые  дворяне, даже  самые  знатные и  богатые,  часто тщетно  добиваются
приема  туда. Вы  научитесь верховой езде, фехтованию,  танцам. Вы  завяжете
полезные знакомства, а время от времени будете являться ко мне, докладывать,
как у вас идут дела и чем я могу помочь вам.
     Как ни чужды были д'Артаньяну придворные уловки, он все же почувствовал
холодок, которым веяло от этого приема.
     - Увы!  - воскликнул он.  -  Я  вижу, как недостает мне сейчас письма с
рекомендацией, данного мне отцом. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма