- С трудом, но говорит.
     -

			
			
			 Так вот,  сударь, пойдемте к  нему  и именем бога, перед которым ему,
может  быть, суждено скоро  предстать, будем  заклинать его сказать  правду.
Пусть он  станет судьей  в своем собственном деле, сударь, и я поверю всему,
что он скажет.
     Господин де Ла Тремуль на мгновение  задумался, но,  решив,  что трудно
сделать более разумное предложение, сразу же согласился.
     Оба они спустились в комнату, где  лежал раненый. При виде этих знатных
господ, пришедших навестить его, больной попробовал приподняться на кровати,
но был так  слаб, что,  утомленный сделанным усилием, повалился назад, почти
потеряв сознание.
     Господин де Ла Тремуль подошел  к нему  и  поднес  к  его лицу флакон с
солью,  которая и  привела его в чувство. Тогда г-н де Тревиль, не желавший,
чтобы его обвинили в воздействии на больного, предложил де Ла Тремулю самому
расспросить раненого.
     Все произошло так, как  и предполагал  г-н де  Тревиль.  Находясь между
жизнью и  смертью, Бернажу не мог скрыть истину. И он рассказал все так, как
оно произошло на самом деле.
     Только  к этому и стремился де  Тревиль.  Он пожелал Бернажу скорейшего
выздоровления,  простился  с  де  Ла  Тремулем,  вернулся  к  себе  домой  и
немедленно же послал сказать четырем друзьям, что ожидает их к обеду.
     У г-на де Тревиля собиралось самое лучшее  общество,  - кстати сказать,
сплошь противники кардинала. Понятно  поэтому, что разговор  в течение всего
обеда  вертелся  вокруг  двойного  поражения,  понесенного  гвардейцами  его
преосвященства. И так как д'Артаньян был героем обоих сражений, то именно на
него посыпались все хвалы, которые Атос, Портос и Арамис  рады были уступить
ему не только  как  добрые  товарищи, но  и  как люди,  которых превозносили
настолько часто, что они на этот раз могли отказаться от своей доли.
     Около шести часов де Тревиль объявил, что пора отправляться в  Лувр. Но
так  как  час,  назначенный  для аудиенции,  миновал, он уже  не  испрашивал
разрешения пройти с малого  подъезда, а вместе с четырьмя  своими спутниками
занял место в приемной. Король еще не возвращался с охоты.
     Наши  молодые  друзья ждали уже  около  получаса, как  вдруг все  двери
распахнулись  и  было  возвещено   о  прибытии  его  величества.  Д'Артаньян
затрепетал. Следующие  минуты, по всей видимости, должны были решить всю его
дальнейшую  судьбу.  Затаив  дыхание, он  впился  взором в дверь,  в которую
должен был войти король.
     Людовик XIII  показался на пороге. Он опередил своих  спутников. Король
был в совершенно запыленном охотничьем  костюме  и  в ботфортах.  В руках он
держал плеть. С первого же взгляда д'Артаньян понял, что не миновать грозы.
     Как ни ясно было, что король не в духе,  придворные  все же выстроились
вдоль  его  пути: в королевских приемных предпочитают  попасть  под  гневный
взгляд,  чем  вовсе не  удостоиться взгляда. Все три  мушкетера поэтому,  не
колеблясь,  шагнули вперед, в то время как д'Артаньян, наоборот,  постарался
укрыться за  их спинами. Но, хотя  король  знал  в  лицо  Атоса,  Портоса  и
Арамиса, он  прошел  мимо, даже не  взглянув на  них,  не  заговорив, словно
никогда их не видел. Что же касается де  Тревиля, то он, когда взгляд короля
остановился  на  нем, с  такой твердостью  выдержал  этот взгляд, что король
поневоле  отвел глаза.  Вслед за  этим  его  величество,  произнеся какие-то
нечленораздельные звуки, проследовал в свои апартаменты.
     - Дела  плохи,  -  с улыбкой произнес  Атос. -  И  не  сегодня  еще нас
пожалуют в кавалеры ордена.
     - Подождите здесь десять минут, -  сказал г-н де Тревиль. - И, если я к
этому времени не вернусь,  отправляйтесь ко  мне  домой: дальнейшее ожидание
будет бесполезно.
     Четверо  друзей прождали десять минут,  четверть часа, двадцать  минут.
Видя, что де Тревиль не появляется, они удалились, очень встревоженные.
     Господин де Тревиль между тем смело вошел в кабинет короля и застал его
величество  в  самом  дурном  расположении  духа.  Король  сидел  в  кресле,
похлопывая  рукояткой бича по ботфортам. Де  Тревиль,  не смущаясь, спокойно
осведомился о состоянии его здоровья.
     - Плохо, сударь, я чувствую себя плохо, - ответил король. - Мне скучно.
     Это действительно была одна  из самых  тяжелых болезней  Людовика XIII.
Случалось, он уводил кого-нибудь из своих приближенных к окну и говорил ему:
"Скучно, сударь! Давайте поскучаем вместе".
     - Как! - воскликнул де Тревиль. - Ваше величество скучаете?  Разве ваше
величество не наслаждались сегодня охотой?
     - Удовольствие,  нечего сказать! - пробурчал король. - Все вырождается,
клянусь жизнью! Не  знаю уж, дичь ли не  оставляет больше следов, собаки  ли
потеряли чутье. Мы  травим  матерого  оленя, шесть часов преследуем  его, и,
когда  мы почти загнали  его  и Сен-Симон уже  подносит к  губам рог,  чтобы
протрубить победу, вдруг свора срывается в сторону и  бросается  за каким-то
одногодком. Вот увидите, мне придется отказаться  от травли, как я отказался
от  соколиной охоты.  Ах, господин де Тревиль,  я несчастный король! У  меня
оставался всего один кречет, и тот третьего дня околел.
     - В самом  деле, ваше величество, мне понятно ваше  отчаяние: несчастье
велико. Но, кажется, у  вас  осталось  довольно  много соколов,  ястребов  и
других ловчих птиц?
     -  И никого,  кто мог бы обучить их. Сокольничие вымирают. Я  один  еще
владею  искусством соколиной  охоты.  После  меня все  будет  кончено. Будут
охотиться с помощью капканов, западней  и  силков! Если бы только мне успеть
подготовить  учеников... Но нет, господин кардинал  не  дает  мне ни  минуты
покоя, твердит об  Испании,  твердит  об Австрии,  твердит об  Англии!.. Да,
кстати о кардинале: господин де Тревиль, я вами недоволен.
     Де  Тревиль только этого  и ждал. Он давно знал короля и понял, что все
его жалобы служат лишь предисловием, чем-то  вроде возбуждающего средства, в
котором он  черпает  решимость.  Только  теперь  он заговорит  о том, о  чем
готовился заговорить.
     - В  чем  же я имел несчастье  провиниться перед  вашим величеством?  -
спросил де Тревиль, изображая на лице величайшее удивление. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма