Он подошел к двери, запер ее и для большей  ве

			
			
			рности  наложил  ночной
засов. Между тем аббат выбрал себе удобное местечко; он уселся в уголок,
чтобы оставаться в тени, в то время как свет будет падать на лицо  собе-
седника. Опустив голову и сложив, или, вернее,  стиснув  руки,  он  весь
превратился в слух.
   Кадрусс придвинул табурет и сел против него.
   - Помни, что не я тебя заставила! - послышался дрожащий голос Каркон-
ты, словно она видела сквозь половицы, что происходит внизу.
   - Ладно, ладно, - сказал Кадрусс, - довольно; я все беру на себя.
   И он начал.
      VI. РАССКАЗ КАДРУССА
   - Прежде всего, - сказал Кадрусс, - я должен  просить  вас,  господин
аббат, дать мне одно обещание.
   - Какое? - спросил аббат.
   - Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениями, которые  я  сообщу,
то никто не должен знать, что вы получили их от меня, люди, о которых  я
буду говорить, богаты и могущественны, и если  они  дотронутся  до  меня
хоть пальцем, то раздавят меня, как стекло.
   - Будьте спокойны, друг мой, - сказал аббат, - я священник,  и  тайны
умирают в моей груди; помните, что у нас нет  другой  цели,  как  только
достойным образом исполнить последнюю волю нашего друга Говорите, не ща-
дя никого, но и без ненависти, говорите правду, только правду Я не  знаю
и, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете.  К
тому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я  возв-
ращаюсь в свой монастырь, из которого вышел единственно, чтобы исполнить
последнюю волю умершего.
   Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уве-
ренности.
   - В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, кото-
рую бедный Эдмон считал такой искренней и верной.
   - Прошу вас, начните с его отца, - сказал аббат. - Эдмон много  гово-
рил мне о старике, он питал к нему горячую любовь.
   - Это печальная история, - сказал Кадрусс, качая  головой,  -  начало
вы, верно, знаете.
   - Да, - отвечал аббат. - Эдмон рассказал мне все, что было до той ми-
нуты, когда его арестовали в маленьком трактире в окрестностях Марселя.
   - В "Резерве"! Я как сейчас все это вижу.
   - Ведь это был чуть ли не день обручения?
   - Да, и обед, весело начавшийся, кончился печально: вошел полицейский
комиссар с четырьмя солдатами и арестовал Дантеса.
   - На этом и кончаются мои сведения, - сказал священник. - Дантес знал
только то, что относилось лично к нему, потому что он никогда уже больше
не видел никого из тех, кого я вам назвал, и ничего о них не слыхал.
   - Так вот. Когда Дантеса арестовали, господин Моррель поспешил в Мар-
сель, чтобы узнать, в чем дело, и получил очень грустные сведения.  Ста-
рик отец возвратился домой один, рыдая, снял с себя парадное платье, це-
лый день ходил взад и вперед по комнате и так и не ложился спать. Я  жил
тогда под ним и слышал, как он всю ночь ходил по комнате, признаться,  я
и сам не спал: горе несчастного отца очень меня мучило, и каждый его шаг
разрывал мне сердце, словно он и в самом деле наступал мне на грудь.
   На другой день Мерседес пришла в Марсель просить господина де Вильфор
о заступничестве; она ничего но добилась, но заодно зашла проведать ста-
рика, увидев его таким мрачным и унылым и узнав, что он не спал всю ночь
и ничего не ел со вчерашнего дня, она хотела увести его с  собой,  чтобы
позаботиться о нем. Но старик ни за что не соглашался.
   "Нет, - говорил он, - я не покину своего дома. Мой бедный  сын  любит
меня больше всех на свете, и, если его выпустят из тюрьмы,  он  прибежит
первым делом ко мне. Что он скажет, если не найдет меня дома?"
   Я слышал все это, стоя на площадке лестницы, потому что очень  хотел,
чтобы Мерседес уговорила старика пойти с нею Его беспокойные шаги,  весь
день раздававшиеся над моей головой, не давали мне ни минуты покоя.
   - А разве вы сами не заходили к старику, чтобы его утешить? - спросил
священник.
   - Ах, господин аббат! - отвечал Кадрусс. - Можно  утешать  того,  кто
ищет утешения; а он его не искал. Притом же, право не  знаю  почему,  но
мне казалось, что он не хочет меня видеть. Впрочем, однажды ночью, услы-
шав его рыдания, я не выдержал и поднялся наверх; но когда я  подошел  к
двери, он уже не плакал, а молился. Каких он только не находил красноре-
чивых слов и жалобных выражений, я вам и сказать не могу,  господин  аб-
бат; это было больше, чем молитва, больше, чем скорбь; и так  как  я  не
святоша и не люблю иезуитов, то я сказал себе: "Счастье мое, что я  один
и что бог не дал мне детей; если бы  я  был  отцом  и  чувствовал  такую
скорбь, как этот несчастный старик, то, не находя в памяти  и  в  сердце
всего того, что он говорит господу богу, я бы прямехонько пошел  и  бро-
сился в море, чтобы уйти от страданий".
   - Бедный отец! - прошептал священник.
   - С каждым днем он все больше уединялся;  часто  господин  Моррель  и
Мерседес приходили навестить его, но дверь его была заперта; я знал, что
он дома, но он не отвечал им. Однажды, когда он, против своего обыкнове-
ния, принял Мерседес и бедная девушка, сама в полном отчаянии,  пыталась
ободрить его, он сказал: ..далее 

Другое творчество Александра Дюма