- О, да!
   Валентина взобралась на скамейку и

			
			
			 протянула не мизинец  в  щелку,  а
всю руку поверх перегородки.
   Максимилиан вскрикнул, вскочил на тумбу, схватил эту обожаемую руку и
припал к ней жаркими губами, но в тот же миг маленькая ручка выскользну-
ла из его рук, и Моррель слышал только, как убегала Валентина, быть  мо-
жет, испуганная пережитым ощущением.
      * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * 
      I. ГОСПОДИН НУАРТЬЕ ДЕ ВИЛЬФОР
   Вот что произошло в доме королевского прокурора  после  отъезда  г-жи
Данглар и ее дочери, в то время как происходил переданный нами разговор.
   Вильфор в сопровождении жены явился в комнату своего отца; что  каса-
ется Валентины, то мы знаем, где она находилась.
   Поздоровавшись со стариком и отослав Барруа, старого  лакея,  прослу-
жившего у Нуартье больше четверти века, они сели.
   Нуартье сидел в большом кресле на колесиках, куда его сажали утром  и
откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в  котором  отражалась
вся комната, так что, Даже не шевелясь, - что, впрочем,  было  для  него
невозможно, - он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что  дела-
ется вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на
своих детей, церемонное  приветствие  которых  предвещало  нечто  значи-
тельное и необычное.
   Зрение и слух были единственными  чувствами,  которые,  подобно  двум
искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом  для  могилы;
да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о  внут-
ренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший  эту
внутреннюю жизнь, походил на далекий  огонек,  который  ночью  указывает
заблудившемуся в пустыне страннику,  что  где-то  есть  живое  существо,
бодрствующее в безмолвии и мраке.
   Зато в черных глазах старого Нуартье, с нависшими  над  ними  черными
бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершен-
но белы, в этих глазах - как бывает всегда, когда тело уже перестает вам
повиноваться, - сосредоточилась вся энергия, вся воля,  вся  сила,  весь
разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста ру-
ки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Гла-
за отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором  жили
глаза; и ничто не могло быть страшнее  подчас,  чем  мраморное  лицо,  в
верхней половине которого зажигался гнев или светилась  радость.  Только
три человека умели понимать этот язык несчастного  паралитика:  Вильфор,
Валентина и тот старый слуга, о котором мы уже  упомянули.  Но  так  как
Вильфор видел своего отца только изредка и лишь тогда, когда  это  было,
так сказать, неизбежно, а когда видел - ничем не старался  угодить  ему,
даже и понимая его, то все счастье старика составляла его внучка. Вален-
тина научилась, благодаря самоотверженности, любви и терпению, читать по
глазам все мысли Нуартье. На этот немой и  никому  другому  не  понятный
язык она отвечала своим голосом, лицом, всей душой, так  что  оживленные
беседы возникали между молодой девушкой и этой бренной плотью, почти об-
ратившейся в прах, которая, однако, еще была человеком огромных  знаний,
неслыханной проницательности и настолько  сильной  воли,  насколько  это
возможно для духа, который томился в теле, переставшем ему повиноваться.
   Таким образом, Валентине удалось разрешить нелегкую задачу:  понимать
мысли старика и передавать ему свои; и благодаря этому умению  почти  не
бывало случая, чтобы в обыденных вещах она не угадывала вполне точно же-
лания этой живой души или потребности этого полубесчувственного трупа.
   Что касается Барруа, то он, как мы сказали, служил своему хозяину уже
двадцать пять лет и так хорошо знал все его привычки, что Нуартье  почти
не требовалось о чемлибо его просить.
   Вильфору не нужна была ничья помощь, чтобы начать с отцом тот  стран-
ный разговор, для которого он явился. Он сам, как мы уже сказали, отлич-
но знал весь словарь старика, и если он так редко с  ним  беседовал,  то
это происходило лишь от полного равнодушия. Поэтому он  предоставил  Ва-
лентине спуститься в сад, отослал Барруа и уселся по правую руку от сво-
его отца, между тем как г-жа де Вильфор села слева.
   - Не удивляйтесь, сударь, - сказал он, - что Валентина  не  пришла  с
нами и что я отослал Барруа; предстоящая нам беседа не могла бы  вестись
в присутствии дочери или лакея. Госпожа де Вильфор и я намерены сообщить
вам нечто важное.
   Во время этого вступления лицо Нуартье оставалось безучастным,  тогда
как взгляд Вильфора, казалось, хотел проникнуть в самое сердце старика.
   - Мы уверены, госпожа, де Вильфор и я, - продолжал королевский проку-
рор своим обычным ледяным тоном, не допускающим каких-либо возражений, -
что вы сочувственно встретите это сообщение.
   Взгляд старика был по-прежнему неподвижен; он просто слушал.
   - Мы выдаем Валентину замуж, - продолжал Вильфор.
   Восковая маска не могла бы остаться при этом известии более холодной,
чем лицо старика.
   - Свадьба состоится через три месяца, - продолжал Вильфор.
   Глаза старика были все так же безжизненны.
   Тут заговорила г-жа де Вильфор.
   - Нам казалось, - поспешила она добавить, - что это  известие  должно
вас заинтересовать; к тому же вы, по-видимому, всегда были  привязаны  к
Валентине; нам остается только назвать вам имя молодого человека,  кото-
рый ей предназначен. Это одна из лучших  партий,  на  которые  Валентина
могла бы рассчитывать; тот, кого мы ей предназначаем и чье имя вам,  ве-
роятно, знакомо, хорошего рода и богат, а его образ жизни и вкусы служат
для нее порукой счастья. Речь идет о Франце де Кенель, бароне д'Эпине.
   Пока его жена произносила эту маленькую речь, Вильфор буквально впил-
ся взглядом в лицо старика. Едва г-жа де Вильфор произнесла имя  Франца,
как в глазах Нуартье, так хорошо знакомых его сыну, что-то  дрогнуло,  и
между его век, раскрывшихся, словно губы, собирающиеся  что-то  сказать,
сверкнула молния.
   Королевский прокурор, знавший об открытой вражде,  некогда  существо-
вавшей между его отцом и отцом Франца, понял эту вспышку и это волнение;
но он сделал вид, будто ничего не заметил, и заговорил,  продолжая  речь
своей жены:
   - Вы отлично понимаете, сударь, как важно, чтобы  Валентина,  которой
скоро минет девятнадцать лет, была, наконец, пристроена. Тем  не  менее,
обсуждая это, мы не забыли и вас и заранее условились, что муж Валентины
согласится если и не жить вместе с нами - и это могло бы стеснить  моло-
дую чету, - то во всяком случае на то, чтобы  выделили  вместе  с  ними;
ведь Валентина вас очень любит, и вы, по-видимому, отвечаете ей такой же
любовью. Таким образом, ваша привычная жизнь ни в чем  не  изменится,  и
разница будет только в том, что за вами будут ухаживать двое детей вмес-
то одного. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма