- Боже мой, вы меня пугаете, - сказал Франц, -

			
			
			 я вижу, что  мне  при-
дется не только ехать без вас на бал к герцогу Браччано, но даже, того и
гляди, одному вернуться во Флоренцию.
   - Во всяком случае, если моя незнакомка так же  любезна,  как  хороша
собой, то я решительно заявляю, что остаюсь в Риме по  меньшей  мере  на
шесть недель. Я обожаю Рим и к тому же всегда имел склонность к археоло-
гии.
   - Еще два-три таких приключения, и я начну надеяться, что  увижу  вас
членом Академии надписей и изящной словесности.
   Вероятно, Альбер принялся бы серьезно обсуждать свои права на  акаде-
мическое кресло, но слуга доложил, что обед подан. Альбер никогда не те-
рял аппетита из-за любви. Поэтому он поспешил сесть за  стол  вместе,  с
приятелем, готовясь возобновить этот разговор после обеда.
   Но после обеда доложили о приходе графа  Монте-Кристо.  Молодые  люди
уже два дня не видели его. От маэстро Пастрини они узнали, что он  уехал
по делам в Чивита-Веккию. Уехал он накануне вечером и  только  час,  как
вернулся.
   Граф был чрезвычайно мил. Либо он сдерживался, либо  на  сей  раз  не
нашлось повода для высказывания язвительных и горьких мыслей, но  только
в этот вечер он был такой, как все. Францу он казался  неразрешимой  за-
гадкой. Граф, конечно, отлично знал,  что  его  гость  на  острове  Мон-
те-Кристо узнал его; между тем он со времени их второй встречи ни словом
не обмолвился о том, что уже однажды видел его. А Франц, как ему ни  хо-
телось намекнуть на их первую встречу, боялся досадить  человеку,  пока-
завшему себя таким предупредительным по отношению к нему и к его  другу;
поэтому он продолжал ту же игру, что и граф.
   Монте-Кристо, узнав, что Франц и Альбер хотели купить ложу  в  театре
Арджептина и что все ложи оказались заняты, принес им ключ от своей  ло-
жи, - так по крайней мере он объяснил свое посещение.
   Франц и Альбер стали было отказываться, говоря, что не  хотят  лишать
его удовольствия; но граф возразил, что собирается в театр Палли  и  его
ложа в театре Арджентина будет пустовать, если они ею не воспользуются.
   После этого молодые люди согласились.
   Франц мало-помалу привык к бледности графа, так сильно поразившей его
в первый раз. Он не мог не отдать должного  строгой  красоте  его  лица,
главным недостатком или, быть может, главным достоинством которого  была
бледность. Граф был настоящий байроновский герой,  и  Францу  стоило  не
только увидеть его, но хотя бы подумать о нем, чтобы тотчас же  предста-
вить себе его мрачную голову на плечах Манфреда или под шляпой Лары. Его
лоб был изборожден морщинами, говорящими о  неотступных  горьких  думах;
пламенный взор проникал до самой глубины души; насмешливые и гордые губы
придавали всему, что он говорил, особенный оттенок,  благодаря  которому
его слова неизгладимо врезывались в память слушателей.
   Графу было, вероятно, уже лет сорок, но никто бы не усомнился, что он
одержал бы  верх  над  любым  более  молодым  соперником.  В  довершение
сходства с фантастическими героями английского поэта он обладал огромным
обаянием.
   Альбер не переставал твердить о счастливой случайности, благодаря ко-
торой они познакомились с таким неоценимым человеком.  Франц  был  более
сдержан, но и он поддавался тому влиянию, которое  всегда  оказывает  на
окружающих незаурядный человек.
   Он вспомнил о том, что граф уже несколько раз выражал намерение посе-
тить Париж, и не сомневался, что при своей эксцентричности,  характерной
наружности и несметном богатстве граф произведет там сенсацию.
   А между тем он не чувствовал никакого желания очутиться в Париже  од-
новременно с ним.
   Вечер прошел так, как обычно проходят вечера в  итальянских  театрах:
зрители, вместо того чтобы слушать певцов, ходили друг к другу в  гости.
Графиня Г. хотела навести разговор на графа, но Франц сказал ей,  что  у
него есть гораздо более занимательная новость и, невзирая на  лицемерные
протесты Альбера, сообщил ей о великом событии, уже три  дня  занимавшем
мысли обоих друзей.
   Такие приключения, если верить путешественникам, в Италии не редкость
- поэтому графиня не выразила никакого удивления и поздравила Альбера  с
началом любовного похождения, обещавшего так приятно завершиться.
   Молодые люди откланялись, условившись встретиться с графиней на  балу
у герцога Браччано, куда был приглашен весь Рим. Дама с фиалками сдержа-
ла слово: ни на следующий, ни на третий день она не давала о себе знать.
   Наконец, наступил вторник - последний, самый шумный день карнавала. В
этот вторник театры открываются с утра, в десять часов, потому что в во-
семь часов вечера начинается пост. Во вторник все, кто по недостатку де-
нег, времени или охоты не принимал участия в празднике, присоединяются к
вакханалии и вносят свою долю в общее движение и шум.
   С двух часов до пяти Франц и Альбер кружили в цепи экипажей и  переб-
расывались пригоршнями конфетти со встречными  колясками  и  пешеходами,
которые протискивались между ногами лошадей и колесами экипажей так лов-
ко, что, несмотря на невообразимую давку, не произошло  ни  одного  нес-
частного случая, ни одной ссоры, ни одной потасовки.  Итальянцы  в  этом
отношении удивительный народ. Для них праздник - поистине праздник.  Ав-
тор этой повести, проживший в Италии около шести лет, не  помнит,  чтобы
какое-нибудь торжество было нарушено одним из тех происшествий,  которые
неизменно сопутствуют нашим празднествам.
   Альбер красовался в своем костюме паяца; на плече развевался  розовый
бант, концы которого свисали до  колен.  Чтобы  не  произошло  путаницы,
Франц надел костюм поселянина.
   Чем ближе время подходило к вечеру, тем  громче  становился  шум.  На
мостовой, в экипажах, у окна не было рта, который бы безмолвствовал,  не
было руки, которая бы бездействовала; это был поистине человеческий ура-
ган, слагавшийся из грома криков и града конфетти, драже, яиц  с  мукой,
апельсинов и цветов.
   В три часа звуки выстрелов, с трудом покрывая этот дикий шум,  однов-
ременно раздались на Пьяцца-дель-Пополо и у Венецианского дворца и  воз-
вестили начало скачек.
   Скачки, так же как и мокколи, составляют  непременную  принадлежность
последнего дня карнавала. По звуку выстрелов экипажи тотчас вышли из це-
пи и рассыпались по ближайшим боковым улицам.
   Все эти маневры совершаются, кстати сказать, с удивительной ловкостью
и быстротой, хотя полиция нисколько не заботится о том, чтобы  указывать
места или направлять движение.
   Пешеходы стали вплотную к дворцам, послышался топот копыт и стук  са-
бель.
   Отряд карабинеров, по пятнадцати в ряд, развернувшись во  всю  ширину
улицы, промчался галопом по Корсо, очищая его для  скачек.  Когда  отряд
доскакал до Венецианского дворца, новые выстрелы возвестили,  что  улица
свободна.
   В ту же минуту под неистовый оглушительный рев, словно тени,  пронес-
лись восемь лошадей, подстрекаемые криками трехсот тысяч зрителей и  же-
лезными колючками, которые прыгали у них на  спинах.  Немного  погодя  с
замка св. Ангела раздалось три пушечных выстрела, -  это  означало,  что
выиграл третий номер. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма