- Нет, сударыня, - глухо промолвил Вильфор, - 

			
			
			вот то ужасное,  что  я
должен вам сказать: под цветами не нашли никаких  останков,  ребенка  не
откопали. Не к чему плакать, не к чему стонать, - надо трепетать!
   - Что вы хотите сказать? - воскликнула г-жа Данглар, вся дрожа.
   - Я хочу сказать, что граф Монте-Кристо, копая землю  под  этими  де-
ревьями, не мог найти ни детского скелета, ни  железных  частей  ящичка,
потому что там не было ни того, ни другого.
   - Ни того, ни другого? - повторила г-жа Данглар, в ужасе глядя на ко-
ролевского прокурора широко раскрытыми глазами. - Ни того, ни другого! -
повторила она еще раз, как человек, который  старается  словами,  звуком
собственного голоса закрепить ускользающую мысль.
   - Нет, нет, нет, - проговорил Вильфор, закрывая руками лицо.
   - Стало быть, вы не там похоронили несчастного ребенка? Зачем вы  об-
манули меня? Скажите, зачем?
   - Нет, там. Но выслушайте меня,  выслушайте,  и  вы  пожалеете  меня.
Двадцать лет, не делясь с вами, я нес это мучительное бремя, но сейчас я
вам все расскажу.
   - Боже мой, вы меня пугаете! Но все равно, говорите, я слушаю.
   - Вы помните, как прошла та несчастная ночь, когда вы  задыхались  на
своей постели в этой комнате, обитой красным штофом, а я, почти  так  же
задыхаясь, как вы, ожидал конца. Ребенок появился на свет и был  передан
в мои руки недвижный, бездыханный, безгласный; мы сочли его мертвым.
   Госпожа Данглар сделала быстрое движение, словно собираясь вскочить.
   Но Вильфор остановил ее, сложив руки, точно умоляя слушать дальше.
   - Мы сочли его мертвым, - повторил он, - я положил его в ящичек,  ко-
торый должен был заменить гроб, спустился в сад, вырыл могилу и поспешно
его закопал. Едва я успел засыпать его землей, как на меня напал  корси-
канец. Передо мной мелькнула чья-то тень, и словно сверкнула  молния.  Я
почувствовал боль, хотел крикнуть, ледяная дрожь охватила мое тело, сда-
вила горло... Я упал замертво и считал себя убитым.  Никогда  не  забуду
вашего несравненного мужества, когда, придя в себя, я подполз, полумерт-
вый, к лестнице, и вы, сами полумертвая, спустились ко  мне.  Необходимо
было сохранить в тайне ужасное происшествие; у вас хватило мужества вер-
нуться к себе домой вместе с вашей кормилицей; свою рану я объяснил  ду-
элью. Вопреки ожиданию, нам удалось сохранить нашу тайну; меня перевезли
в Версаль; три месяца я боролся со  смертью;  наконец  я  медленно  стал
возвращаться к жизни, и мне предписали солнце и воздух юга. Четыре чело-
века несли меня из Парижа в Шалон, делая по шести лье в день. Госпожа де
Вильфор следовала за носилками в экипаже. Из Шалона я  поплыл  по  Соне,
оттуда по Роне и спустился по течению до Арля; в Арле меня снова положи-
ли на носилки, и так я добрался до Марселя.  Мое  выздоровление  длилось
полгода; я ничего не слышал о вас, не смел справиться, что с вами. Когда
я вернулся в Париж, я узнал, что вы овдовели и вышли замуж за Данглара.
   О чем я думал с тех пор, как ко мне вернулось сознание? Все об одном,
о трупике младенца. Каждую ночь мне снилось, что он выходит из могилы  и
грозит мне рукой. И вот, едва возвратясь в Париж, я осведомился; в  доме
никто не жил с тех пор, как мы его покинули, но его только что сдали  на
девять лет. Я отправился к съемщику, сделал вид, что мне очень не хочет-
ся, чтобы дом, принадлежавший родителям моей покойной  жены,  перешел  в
чужие руки, и предложил уплатить неустойку за  расторжение  договора.  С
меня потребовали шесть тысяч франков; я бы готов был заплатить и  десять
и двадцать тысяч. Деньги были у меня с собой, и договор тут же  расторг-
ли; добившись этого, я поскакал в Отейль. Никто не входил в этот  дом  с
той минуты, как я из него вышел.
   Было пять часов дня; я поднялся в красную комнату и стал  ждать  нас-
тупления ночи.
   Пока я ждал там, все, что я целый год  повторял  себе  в  безысходной
тревоге, представилось мне еще более грозным.
   Этот корсиканец объявил мне кровную месть; он последовал за  мной  из
Нима в Париж, он спрятался в саду и ударил меня кинжалом. И этот  корси-
канец видел, как я рыл могилу, как хоронил младенца; он мог узнать,  кто
вы такая; быть может, он это узнал... Что, если он когданибудь  заставит
вас заплатить за сохранение ужасной тайны?.. Для него  это  будет  самой
сладкой местью, когда он узнает, что не убил меня своим кинжалом. Поэто-
му необходимо было, на всякий случай, как можно  скорее  уничтожить  все
следы прошлого, уничтожить все его вещественные улики, достаточно  того,
что оно всегда будет живо в моей памяти.
   Вот для чего я уничтожил договор, для чего прискакал  сюда  и  теперь
ждал в этой комнате.
   Наступила ночь; я ждал, чтобы совсем стемнело; я сидел без света,  от
порывов ветра колыхались драпировки, и мне за ними мерещились притаивши-
еся шпионы; я поминутно вздрагивал, за спиной у меня стояла кровать, мне
чудились ваши стоны, и я боялся обернуться. В этом безмолвии  я  слышал,
как бьется мое сердце; оно билось так сильно, что,  казалось,  моя  рана
снова откроется; наконец, один за другим замерли все звуки в селенье.  Я
понял, что мне больше нечего опасаться, что никто не увидит и не услышит
меня, и я решился спуститься в сад.
   Знаете, Эрмина, я не трусливей других. Но когда я снял висевший у ме-
ня на груди ключик от лестницы, который нам обоим был так дорог и  кото-
рый вы привесили к золотому кольцу, когда я открыл дверь и  увидел,  как
длинный белый луч луны, скользнув в окно, стелется  по  витым  ступеням,
словно привидение, я схватился за стену и чуть не  закричал;  мне  каза-
лось, что я схожу с ума.
   Наконец, мне удалось овладеть собой. Я начал медленно  спускаться;  я
не мог только побороть странную дрожь в коленях. Я цеплялся  за  перила,
иначе я упал бы.
   Я добрался до нижней двери; за нею оказался  заступ,  прислоненный  к
стене. У меня был с собой потайной фонарь; дойдя до середины лужайки,  я
остановился и зажег его, потом пошел дальше.
   Был конец ноября, сад стоял оголенный, деревья, словно скелеты,  про-
тягивали длинные, иссохшие руки, опавшие листья и песок шуршали  у  меня
под ногами.
   Такой ужас сжимал мое сердце, что, Подходя к рощице, я вынул из  кар-
мана пистолет и взвел курок. Мне все время мерещилось, что из-за  ветвей
выглядывает корсиканец.
   Я осветил кусты потайным фонарем; там никого не было. Я огляделся:  я
был совсем один; ни один звук не нарушал безмолвия, только сова  кричала
пронзительно и зловеще, словно взывая к призракам ночи.
   Я повесил фонарь на раздвоенную ветку, которую заметил еще в  прошлом
году как раз над тем местом, где я тогда выкопал могилу.
   За лето здесь выросла густая трава, а осенью никто ее не  косил.  Все
же мне бросилось в глаза одно место, не такое заросшее;  было  очевидно,
что я копал тогда именно здесь. Я принялся за работу.
   Наступила, наконец, минута, которой я ждал уже больше года! ..далее 

Другое творчество Александра Дюма