Осанистый старик, с орденом св. Людовика на гр

			
			
			уди, встал и  предложил
своим гостям выпить за короля Людовика XVIII. То был маркиз  де  Сен-Ме-
ран.
   Этот тост в честь  гартвельского  изгнанника  и  короляумиротворителя
Франции, был встречен громкими кликами; по английскому обычаю, все  под-
няли бокалы; женщины откололи свои букеты и усеяли ими скатерть. В  этом
едином порыве была почти поэзия.
   - Они признали бы, - сказала маркиза де Сен-Меран,  женщина  с  сухим
взглядом, тонкими губами, аристократическими манерами, еще изящная, нес-
мотря на свои пятьдесят лет, - они признали бы, будь они здесь, все  эти
революционеры, которые нас выгнали и которым мы даем  спокойно  злоумыш-
лять против нас в наших старинных замках, купленных ими за  кусок  хлеба
во времена Террора, - они признали бы, что истинное самоотвержение  было
на нашей стороне, потому что мы остались верны  рушившейся  монархии,  а
они, напротив, приветствовали восходившее солнце и наживали состояния, в
то время как мы разорялись. Они признали бы, что наш король поистине был
Людовик Возлюбленный, а их узурпатор всегда оставался Наполеоном Прокля-
тым; правда, де Вильфор?
   - Что прикажете, маркиза?.. Простите, я не слушал.
   - Оставьте детей, маркиза, - сказал старик, предложивший тост. -  Се-
годня их помолвка, и им, конечно, не до политики.
   - Простите, мама, - сказала молодая и красивая девушка, белокурая,  с
бархатными глазами, подернутыми влагой, - это я завладела господином  де
Вильфор. Госпожа де Вильфор, мама хочет говорить с вами.
   - Я готов отвечать маркизе, если ей будет  угодно  повторить  вопрос,
которого я не расслышал, - сказал г-н де Вильфор.
   - Я прощаю тебе, Рене, - сказала маркиза с  нежной  улыбкой,  которую
странно было видеть на этом холодном лице; но сердце женщины так уж соз-
дано, что, как бы ни было оно  иссушено  предрассудками  и  требованиями
этикета, в нем всегда остается плодоносный и живой уголок, - тот, в  ко-
торый бог заключил материнскую любовь. - Я говорила, Вильфор, что у  бо-
напартистов нет ни нашей веры, ни нашей преданности, ни  нашего  самоот-
вержения.
   - Сударыня, у них есть одно качество, заменяющее все наши, - это  фа-
натизм. Наполеон - Магомет Запада; для всех этих людей низкого происхож-
дения, но необыкновенно честолюбивых, он не только законодатель и влады-
ка, но еще символ - символ равенства.
   - Равенства! - воскликнула маркиза. - Наполеон - символ равенства?  А
что же тогда господин де Робеспьер? Мне кажется, вы похищаете его  место
и отдаете корсиканцу; казалось бы, довольно и одной узурпации.
   - Нет, сударыня, - возразил Вильфор, -  я  оставляю  каждого  на  его
пьедестале: Робеспьера - на площади Людовика Пятнадцатого,  на  эшафоте;
Наполеона - на Вандомской площади, на его колонне. Но только один вводил
равенство, которое принижает, а другой - равенство,  которое  возвышает;
один низвел королей до уровня гильотины, другой, возвысил народ до уров-
ня трона. Это не мешает тому, - прибавил Вильфор, смеясь, - что оба  они
- гнусные революционеры и что девятое термидора и четвертое апреля тыся-
ча восемьсот четырнадцатого года - два счастливых дня для Франции, кото-
рые одинаково должны праздновать друзья  порядка  и  монархия;  но  этим
объясняется также, почему Наполеон, даже поверженный - и, надеюсь,  нав-
сегда, - сохранил ревностных сторонников. Что вы хотите, маркиза?  Кром-
вель был только половиной Наполеона, а и то имел их!
   - Знаете, Вильфор, все это за версту отдает революцией. Но я вам про-
щаю, - ведь нельзя же быть сыном жирондиста и не сохранить революционный
душок.
   Краска выступила на лице Вильфора.
   - Мой отец был жирондист, это правда; но мой  отец  не  голосовал  за
смерть короля; он подвергался гонениям в день Террорау как и вы  и  чуть
не сложил голову на том самом эшафоте, на котором скатилась голова ваше-
го отца.
   - Да, - отвечала маркиза, на лице которой  ничем  не  отразилось  это
кровавое воспоминание, - только они взошли бы  на  эшафот  ради  диамет-
рально противоположных принципов, и вот вам доказательство: все наше се-
мейство сохранило верность изгнанным Бурбонам,  а  ваш  отец  тотчас  же
примкнул к новому правительству; гражданин Нуартье  был  жирондистом,  а
граф Нуартье стал сенатором.
   - Мама, - сказала Рене, - вы помните наше условие: никогда не возвра-
щаться к этим мрачным воспоминаниям.
   - Сударыня, - сказал Вильфор, -  я  присоединяюсь  к  мадемуазель  де
Сен-Меран и вместе с нею покорнейше прошу вас забыть о прошлом.  К  чему
осуждать то, перед чем даже божья: воля бессильна? Бог властен  преобра-
зить будущее; в прошлом он ничего не может изменить. Мы  можем  если  не
отречься от прошлого, то хотя бы набросить на него покров. Я,  например,
отказался не только от убеждений моего отца, но даже от его имени.  Отец
мой был и, может статься, и теперь еще бонапартист и зовется Нуартье;  я
- роялист и зовусь де Вильфор. Пусть высыхают в старом дубе  революцион-
ные соки; вы смотрите только на ветвь, которая отделилась от него  и  не
может, да, пожалуй, и не хочет оторваться от него совсем.
   - Браво, Вильфор! - вскричал маркиз. - Браво! Хорошо сказано! Я  тоже
всегда убеждал маркизу забыть о прошлом, но без успеха; вы будете счаст-
ливее, надеюсь.
   - Хорошо, - сказала маркиза, - забудем о прошлом, я сам  этого  хочу;
во зато Вильфор должен быть непреклонен в будущем. Не забудьте, Вильфор,
что мы поручились за вас перед его величеством, что его величество  сог-
ласился забыть, по нашему ручательству (она протянула ему руку), как и я
забываю, по вашей просьбе. Но если вам попадет в руки какой-нибудь заго-
ворщик, помните: за вами тем строже следят, что вы принадлежите к семье,
Которая, быть может, сама находится в сношениях с заговорщиками.
   - Увы, сударыня, - отвечал Вильфор, - моя должность и особенно время,
в которое мы живем, обязывают меня быть строгим. И я буду строг. Мне уже
несколько раз случалось поддерживать обвинение по политическим делам,  и
в этом отношении я хорошо себя зарекомендовал. К сожалению, это  еще  не
конец.
   - Вы думаете? - спросила маркиза.
   - Я этого опасаюсь. Остров Эльба - слишком  близок  к  Франции.  При-
сутствие Наполеона почти в виду наших берегов поддерживает надежду в его
сторонниках. Марсель кишит военными, состоящими на половинном жалованье;
они беспрестанно ищут повода для ссоры с роялистами. Отсюда - дуэли меж-
ду светскими людьми, а среди простонародья - поножовщина.
   - Да, - сказал граф де Сальвье, старый друг маркиза  де  Сен-Меран  и
камергер графа д'Артуа. - Но вы разве не знаете, что Священный Союз  хо-
чет переселить его?
   - Да, об этом шла речь, когда мы уезжади из Парижа, - отвечал маркиз.
- Но куда же его пошлют?
   - На Святую Елену.
   - На Святую Елену! Что это такое? - спросила маркиза.
   - Остров, в двух тысячах миль отсюда, по ту сторону экватора, - отве-
чал граф. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма