- Право, дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - ес

			
			
			ли не  говорить  о  ме-
зальянсе, - а я не думаю, чтобы это обстоятельство вас очень беспокоило,
- я совершенно не понимаю, что вы можете иметь против мадемуазель  Данг-
лар: она очень красива.
   - Очень красива, разумеется, - сказал  Альбер,  -  но,  признаюсь,  в
смысле красоты я предпочел бы что-нибудь  более  нежное,  более  мягкое,
словом более женственное.
   - Вот нынешние молодые люди, - возразил ШатоРено,  который  с  высоты
своих тридцати лет обращался с Альбером по-отечески, - они никогда ничем
не бывают довольны. Помилуйте, дорогой мой, вам предлагают невесту, соз-
данную по образу Дианы-охотницы, и вы еще жалуетесь!
   - Вот именно, я предпочел бы что-нибудь вроде  Венеры  Милосской  или
Капуанской. Эта Диана-охотница, вечно окруженная своими нимфами, немного
пугает меня; я боюсь, как бы меня не постигла участь Актеопа.
   В самом деле, взглянув на эту девушку, можно было, пожалуй, понять то
чувство, в котором признавался Альбер. Мадемуазель Данглар была красива,
но, как сказал Альбер, в красоте ее было что-то суровое; волосы ее  были
прекрасного черного  цвета,  вьющиеся  от  природы,  но  в  их  завитках
чувствовалось как бы сопротивление желавшей покорить их руке; глаза  ее,
такие же черные, как волосы, под великолепными бровями, единственным не-
достатком которых было то, что они иногда хмурились, поражали выражением
твердой воли, не свойственным женскому взгляду; нос ее был точно  такой,
каким ваятель снабдил бы Юнону; только рот был несколько велик, но  зато
прекрасны были зубы, еще более оттенявшие яркость губ, резко выделявших-
ся на ее бледном лице; наконец, черное родимое пятнышко в углу рта,  бо-
лее крупное, чем обычно бывают эти прихоти природы, еще сильнее  подчер-
кивало решительный характер этого лица, несколько пугавший Альбера.
   К тому же и фигура Эжени соответствовала лицу, которое мы  попытались
описать. Она, как сказал Шато-Рено, напоминала Диану-охотницу, но только
в красоте ее было еще больше твердости и силы.
   Если в полученном ею образовании можно было найти какой-либо недоста-
ток, так это то, что, подобно некоторым чертам ее внешности, оно  скорее
подошло бы лицу другого пола. Она говорила на  нескольких  языках,  мило
рисовала, писала стихи и сочиняла музыку; этому искусству  она  предава-
лась с особенной страстью и изучала его с одной из своих  школьных  под-
руг, бедной девушкой, обладавшей, как уверяли, всеми необходимыми данны-
ми для того, чтобы стать превосходной певицей. Некий знаменитый компози-
тор относился к ней, по слухам, с почти отеческой заботливостью и  зани-
мался с нею в надежде, что когда-нибудь ее голос принесет ей  богатство.
Возможность, что Луиза д'Армильи - так звали эту молодую певицу - высту-
пит впоследствии на сцене, мешала мадемуазель Данглар показываться вмес-
те с нею в обществе, хоть она и принимала ее у себя. Но и не пользуясь в
доме банкира независимым положением подруги, Луиза все же была более чем
простая преподавательница.
   Через несколько секунд после появления г-жи Данглар  в  ложе  занавес
упал: можно было во время получасового антракта погулять в фойе или  на-
вестить в ложах знакомых, и кресла оркестра почти опустели.
   Альбер и Шато-Рено одними из первых покинули свои места. Одну  минуту
г-жа Данглар думала, что эта поспешность Альбера вызвана  желанием  при-
ветствовать ее, и она уклонилась к  дочери,  чтобы  предупредить  ее  об
этом, но только покачала головой и улыбнулась; в эту самую  минуту,  как
бы подкрепляя недоверие. Эжени, Альбер пошлея  в  боковой  ложе  первого
яруса. Это была ложа графини Г.
   - А, вот и вы, господин путешественник! - сказала графиня, протягивая
ему руку с приветливостью старой знакомой. - Очень мило с вашей стороны,
что вы узнали меня, а главное, что предпочли навестить меня первую.
   - Поверьте, графиня, - отвечал Альбер, - если бы я знал, что вы в Па-
риже, и если бы мне был известен ваш фее, я не стал бы ждать так  долго.
Но разрешите мне представить вам моего друга, барона  Шато-Рено,  одного
из немногих сохранившихся во Франции аристократов; он только что сообщил
мне, что вы присутствовали на скачках за Марсовом Поле.
   Шато-Рено поклонился.
   - Вы были на скачках? - с интересом спросила его графиня.
   - Да, сударыня.
   - Тогда не можете ли вы мне сказать, - живо продолжала  она,  -  кому
принадлежала лошадь, выигравшая приз Жокей-клуба?
   - Не знаю, - отвечал Шато-Рено, - я только что задал этот самый  воп-
рос Альберу.
   - Вам это очень важно, графиня? - спросил Альбер.
   - Что?
   - Узнать имя владельца лошади?
   - Бесконечно. Представьте себе... Но, может быть, вы его знаете,  ви-
конт?
   - Графиня, вы хотели что-то рассказать. "Представьте себе" -  сказали
вы.
   - Да, представьте себе, этот чудесный гнедой скакун и  этот  очарова-
тельный маленький жокей в розовом с первого же взгляда внушили мне такую
симпатию, что я от всей души желала им удачи, как будто я  поставила  на
них половину моего состояния, а когда я увидела, что они пришли первыми,
опередив остальных на три корпуса, я так обрадовалась,  что  стала  хло-
пать, как безумная. Вообразите мое изумление, когда, вернувшись домой, я
встретила у себя на лестнице маленького розового жокея! Я подумала,  что
победитель, вероятно, живет в одном доме со мной,  но  когда  я  открыла
дверь моей гостиной, мне сразу бросился в глаза золотой кубок,  выигран-
ный сегодня неизвестной лошадью и неизвестным жокеем. В кубке лежала за-
писка: "Графине Г. лорд Рутвен".
   - Так и есть, - сказал Альбер.
   - То есть как это? Что вы хотите сказать?
   - Я хочу сказать, что это тот самый лорд Рутвен.
   - Какой лорд Рутвен?
   - Да наш вампир, которого мы видели в театре Арджентина. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма