Быть может, христианские увещания аббата, его 

			
			
			проникновенное милосер-
дие, его убедительные речи вернули старику  мужество:  после  того,  как
священник поговорил с ним, в Нуартье вместо прежнего отчаяния  появилось
какое-то бесконечное смирение, странное спокойствие,  немало  удивлявшее
тех, кто помнил его глубокую привязанность к Валентине.
   Вильфор не видел старика со дня смерти дочери. Весь дом был обновлен:
для королевского прокурора был нанят другой лакей, для Нуартье -  другой
слуга; в услужение к г-же де Вильфор поступили две новые горничные;  все
вокруг, вплоть до швейцара и кучера, были новые люди; они  словно  стали
между хозяевами этого проклятого дома и окончательно прервали и без того
уже холодные отношения, существовавшие между ними. К тому же сессия суда
открывалась через три дня, и Вильфор, запершись у себя в кабинете, лихо-
радочно и неутомимо подготовлял обвинение против  убийцы  Кадрусса.  Это
дело, как и все, к чему имел отношение граф Монте-Кристо, наделало много
шуму в Париже. Улики не были бесспорны: они сводились к нескольким  сло-
вам, написанным умирающим каторжником, бывшим товарищем обвиняемого, ко-
торого он мог оговорить из ненависти  или  из  мести;  уверенность  была
только в сердце королевского прокурора; он пришел к внутреннему  убежде-
нию, что Бенедетто виновен, и надеялся, что эта трудная победа  принесет
ему радость удовлетворенного самолюбия, которая одна еще  сколько-нибудь
оживляла его оледеневшую душу.
   Следствие подходило к концу благодаря неустанной работе Вильфора, ко-
торый хотел этим процессом открыть предстоявшую сессию; и  ему  приходи-
лось уединяться более, чем когда-либо, чтобы уклониться от  бесчисленных
просьб о билетах на заседание.
   Кроме того, прошло еще так мало времени с тех пор, как бедную  Вален-
тину опустили в могилу, скорбь в доме была еще так свежа, что никого  не
удивляло, если отец так сурово отдавался исполнению долга, который помо-
гал ему забыть свое горе.
   Один лишь раз, на следующий день после того,  как  Бертуччо  вторично
пришел к Бенедетто, чтобы назвать  ему  имя  его  отца,  в  воскресенье,
Вильфор увидел мельком старика Нуартье; утомленный работой, Вильфор  вы-
шел в сад и, мрачный, согбенный под тяжестью "неотступной думы,  подобно
Тарквипию, сбивающему палкой самые высокие маковые головки, сбивал своей
тростью длинные увядающие стебли шток-роз,  возвышавшиеся  вдоль  аллей,
словно призраки прекрасных цветов, благоухавших здесь летом.
   Уже несколько раз доходил он до конца сада, до памятных читателю  во-
рот у пустующего огорода, и возвращался тем же шагом все по той  же  ал-
лее, как вдруг его глаза невольно обратились к дому, где шумно  резвился
его сын.
   И вот в одном из открытых окон он увидел Нуартье, который велел  под-
катить свое кресло к этому окну, чтобы погреться в последних  лучах  еще
теплого солнца: мягкий свет заката озарял умирающие цветы вьюнков и баг-
ряные листья дикого винограда, вьющегося по балкону.
   Взгляд старика был прикован к чему-то, чего Вильфор  не  мог  разгля-
деть. Этот взгляд был полон такой исступленной  ненависти,  горел  таким
нетерпением, что королевский прокурор, умевший схватывать все  выражения
этого лица, которое он так хорошо знал, отошел, в сторону, чтобы посмот-
реть, на кого направлен этот уничтожающий взгляд.
   Тогда он увидел под липами с почти уже обнаженными  ветвями  г-жу  де
Вильфор, сидевшую с книгой в руках; время от времени она прерывала  чте-
ние, чтобы улыбнуться сыну или бросить ему обратно резиновый мячик,  ко-
торый он упрямо кидал из гостиной в сад.
   Вильфор побледнел - он знал, чего хочет старик.
   Вдруг взгляд Нуартье перенесся на сына, и  Вильфору  самому  пришлось
выдержать натиск этого огненного взора, который, переменив  направление,
говорил уже о другом, но столь же грозно.
   Госпожа де Вильфор, не ведая о перекрестном огне взглядов над ее  го-
ловой, только что поймала мячик и знаками подзывала сына прийти за  ним,
а заодно и за поцелуем; но Эдуард заставил себя долго упрашивать, потому
что материнская ласка казалась ему, вероятно, недостаточной наградой  за
труды; наконец он уступил, выпрыгнул в окно прямо на клумбу  гелиотропов
и китайских астр и подбежал к г-же де Вильфор. Г-жа де Вильфор поцелова-
ла его в лоб, и ребенок, с мячиком в одной руке и  пригоршней  конфет  в
другой, побежал обратно.
   Вильфор, повинуясь неодолимой силе, словно птица, завороженная взгля-
дом змеи, направился к дому; по мере того как он приближался, глаза  Ну-
артье опускались, следя за ним, и огонь его  зрачков  словно  жег  самое
сердце Вильфора. В этом взгляде он читал жестокий укор и беспощадную уг-
розу. И вот Нуартье медленно поднял глаза к небу, словно напоминая  сыну
о забытой клятве.
   - Знаю, сударь, - ответил Вильфор. - Потерпите. Потерпите,  еще  один
день; я помню свое обещание.
   Эти слова, видимо, успокоили Нуартье, и он отвел взгляд.
   Вильфор порывисто расстегнул душивший его ворот, провел дрожащей  ру-
кой по лбу и вернулся в свой кабинет.
   Ночь прошла, как обычно, все в доме спали; один Вильфор, как  всегда,
не ложился и работал до пяти часов утра, просматривая последние допросы,
снятые накануне следователями, сопоставляя показания свидетелей и  внося
еще больше ясности в свой обвинительный акт, один из самых  убедительных
и блестящих, какие он когда-либо составлял.
   Наутро, в понедельник, должно было состояться первое  заседание  сес-
сии. Вильфор видел, как забрезжило это утро, бледное и зловещее, и в его
голубоватом свете на бумаге заалели строки, написанные красными чернила-
ми. Королевский прокурор прилег на несколько минут; лампа  догорала;  он
проснулся от ее потрескивания и заметил, что пальцы его влажны и красны,
словно обагренные кровью.
   Он открыл окно; длинная оранжевая полоса  пересекала  небо  и  словно
разрезала пополам стройные тополя, выступавшие черными силуэтами на  го-
ризонте. Над заброшенным огородом, по ту сторону ворот,  высоко  взлетел
жаворонок и залился звонкой утренней песней.
   На Вильфора пахнуло утренней прохладой, и мысли его прояснились.
   - День суда настал, - сказал он с усилием, - сегодня  меч  правосудия
поразит всех виновных.
   Его взгляд невольно обратился к окну Нуартье, к тому окну, где он на-
кануне видел старика.
   Штора была спущена.
   И все же образ отца был для него так жив, что он  обратился  к  этому
темному окну, словно оно было отворено и из него смотрел грозный старик.
   - Да, - прошептал он, - да, будь спокоен!
   Опустив голову, он несколько раз прошелся по кабинету, потом, не раз-
деваясь, бросился на диван - не столько чтобы уснуть, сколько чтобы дать
отдых телу, окоченевшему от усталости и от бессонной ночи за  письменным
столом.
   Понемногу все в доме проснулись; Вильфор из своего  кабинета  слышал,
один за другим,  привычные  звуки,  из  которых  слагается  повседневная
жизнь: хлопанье дверей, дребезжанье колокольчика г-жи де Вильфор,  зову-
щей горничную, первые возгласы Эдуарда, который пробудился  радостный  и
веселый, как пробуждаются в его годы. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма