- Так что же?
   - Право, мне как-то странно п

			
			
			римешивать  сюда  денежные  вопросы,  но
все-таки, мне кажется, ее ненависть вызывается именно этим. У нее  самой
нет никакого состояния, я же получила большое наследство после моей  ма-
тери, и это богатство еще удвоится тем, что я когда-нибудь унаследую  от
господина и госпожи де Сен-Меран; ну вот, мне и кажется, что она завиду-
ет. Боже мой, если бы я могла отдать ей половину своего состояния,  лишь
бы чувствовать себя родной дочерью в доме моего отца, я, конечно, сейчас
же сделала бы это.
   - Бедная моя Валентина!
   - Да, я чувствую себя скованной и в то же время такой слабой, что мне
кажется, будто мои оковы поддерживают меня, и я боюсь их сбросить. К то-
му же мой отец не из тех людей, которых можно  безнаказанно  ослушаться;
он повелевает мной, он повелевал бы и вами и даже самим королем,  потому
что он силен своим незапятнанным прошлым и своим почти неприступным  по-
ложением. Клянусь вам, Максимилиан, я не вступаю в  борьбу,  потому  что
боюсь этим погубить вас вместе с собой.
   - И все же, Валентина, - возразил Максимилиан, - зачем отчаиваться  и
смотреть так мрачно на будущее?
   - Друг мой, я сужу о нем по прошлому.
   - Но послушайте, если с аристократической точки зрения я и не  предс-
тавляю блестящей партии, то я все же во многих отношениях  принадлежу  к
тому обществу, среди которого вы живете. Прошло то время, когда во Фран-
ции существовали две Франции: знать времен монархии  слилась  со  знатью
Империи, аристократия меча сроднилась с аристократией пушки... А я  при-
надлежу к этой последней: в армии меня ждет прекрасное будущее;  у  меня
хоть и небольшое, но независимое состояние; наконец, в наших краях  пом-
нят и чтут моего отца как одного из самых благородных негоциантов,  ког-
да-либо существовавших. Я говорю: "в наших краях", Валентина, потому что
вы тоже почти из Марселя.
   - Не говорите мне о Марселе, Максимилиан, одно это  слово  напоминает
мне мою мать, этого всеми оплакиваемого ангела, который  недолгое  время
охранял свою дочь на земле и - я верю - продолжает охранять  ее,  взирая
на нее из вечной обители! Ах, Максимилиан, будь жива  моя  бедная  мать,
мне нечего было бы опасаться; я сказала бы ей, что люблю вас, и она  за-
щитила бы нас.
   - Будь она жива, - возразил Максимилиан, - я не знал бы  вас,  потому
что вы сами сказали, вы были бы тогда счастливы, а счастливая  Валентина
не снизошла бы ко мне.
   - Друг мой, - воскликнула Валентина, -  теперь  вы  несправедливы  ко
мне... Но скажите...
   - Что вы хотите, чтобы я вам сказал? - спросил  Максимилиан,  заметив
ее колебание.
   - Скажите мне, - продолжала молодая девушка, - не было  ли  когда-ни-
будь в Марселе какого-нибудь недоразумения между вашим отцом и моим?
   - Нет, я никогда не слыхал об этом, - ответил Максимилиан, - если  не
считать того, что ваш отец был более чем ревностным приверженцем  Бурбо-
нов, а мой отец был предан  императору.  Я  полагаю,  что  в  этом  было
единственное их разногласие. Но почему вы об этом спрашиваете?
   - Сейчас объясню, - сказала молодая девушка, - вам следует все знать.
Это произошло в тот день, когда в  газетах  напечатали  о  вашем  произ-
водстве в кавалеры Почетного легиона. Мы все были у дедушки  Нуартье,  и
там был еще Данглар, - знаете, этот банкир, его лошади третьего дня чуть
не убили мою мачеху и брата. Я читала дедушке газету, а остальные обсуж-
дали брак мадемуазель Данглар. Когда я дошла до места,  которое  относи-
лось к вам и которое я уже знала, потому что еще накануне утром вы сооб-
щили мне эту приятную новость, - так вот когда я дошла до этого места, я
почувствовала себя очень счастливой... и я была очень взволнована, пото-
му что надо было произнести ваше имя вслух, - я, конечно, пропустила  бы
его, если бы не боялась, что мое умолчание будет  дурно  истолковано,  -
так что я собрала все свое мужество и прочитала его.
   - Милая Валентина!
   - И вот, как только ваше имя было произнесено, мой отец обернулся.  Я
была настолько убеждена, что ваше имя сразит всех, как удар грома (види-
те, какая я сумасшедшая!), что мне показалось, будто мой отец вздрогнул,
так же как и господин Данглар (это уж, я уверена, было просто мое  вооб-
ражение).
   "Моррель, - сказал мой отец, - постойте, постойте! (Он нахмурил  бро-
ви.) Не из тех ли он марсельских Моррелей, отъявленных бонапартистов,  с
которыми нам пришлось столько возиться в  тысяча  восемьсот  пятнадцатом
году?"
   "Да, - ответил Данглар, - мне даже кажется, что это сын арматора".
   - Вот как! - проговорил Максимилиан. - А что же сказал ваш отец?
   - Ужасную вещь, я даже не решаюсь вам повторить.
   - Скажите все-таки, - с улыбкой попросил Максимилиан.
   "Их император, - продолжал он, хмуря брови, - умел их ставить на мес-
то, всех этих фанатиков; он называл их пушечным мясом, и это было подхо-
дящее название. Я с радостью вижу, что новое правительство снова  прово-
дит этот спасительный принцип. Если бы оно только  для  этого  сохранило
Алжир, я приветствовал бы правительство, хоть Алжир и дороговато нам об-
ходится".
   - Это действительно довольно грубая политика, - сказал Максимилиан. -
Но пусть вас не смущает то, что сказал господин де Вильфор: мой отец  не
уступал в этом смысле вашему и неизменно повторял: "Не могу понять,  по-
чему император, всегда так здраво поступающий, не наберет полка из судей
и адвокатов, чтобы посылать их всякий раз на передовые позиции?" Как ви-
дите, дорогой друг, обе стороны не уступают друг  другу  в  живописности
своих выражений и мягкосердечии. А что ответил Данглар  на  выпад  коро-
левского прокурора?
   - Он по обыкновению усмехнулся своей угрюмой  усмешкой,  которая  мне
кажется такой жестокой; а через минуту они встали и вышли. Только  тогда
я заметила, что дедушка очень взволнован. Надо вам сказать, Максимилиан,
что только я одна замечаю, когда бедный паралитик волнуется. Впрочем,  я
догадывалась, что этот разговор должен был произвести  на  него  тяжелое
впечатление. Ведь на бедного дедушку никто  уже  не  обращает  внимания;
осуждали его императора, а он, по-видимому, был фанатично ему предан.
   - Его имя действительно было одно из самых известных во времена Импе-
рии, - сказал Максимилиан, - он был сенатором, и, как вы знаете,  Вален-
тина, а может быть, и не знаете, он участвовал почти  во  всех  бонапар-
тистских заговорах времен Реставрации.
   - Да, я иногда слышу, как шепотом говорят об этом, и это мне  кажется
очень странным: дед бонапартист, отец роялист;  странно,  правда?..  Так
вот я обернулась к нему. Он взглядом указал мне на газету.
   "Что с вами, дедушка? - спросила я. - Вы довольны?" ..далее 

Другое творчество Александра Дюма