Они рыли без устали, бросая работу только в те

			
			
			 часы, когда принуждены
были возвращаться к себе и ждать посещения тюремщика. Впрочем, они  нау-
чились уже издали различать его шаги, и ни одного из них ни разу не зас-
тали врасплох. Чтобы земля, вынутая из нового подкопа, не завалила  ста-
рый, они выкидывали ее понемногу и с невероятными  предосторожностями  в
окно камеры Дантеса или Фариа; ее тщательно измельчали в порошок, и ноч-
ной ветер уносил ее.
   Более года ушло на эту работу, выполненную долотом, ножом и  деревян-
ным рычагом; весь этот год аббат продолжал учить Дантеса, говорил с  ним
то на одном, то на другом языке, рассказывал ему историю народов  и  тех
великих людей, которые время от времени оставляют за собою блистательный
след, называемый славою. К тому же аббат, как человек светский,  принад-
лежавший к высшему обществу, в обращении своем сохранял какую-то  груст-
ную величавость; Дантес благодаря врожденной переимчивости сумел усвоить
изящную учтивость, которой ему недоставало, и аристократические  манеры,
приобретаемые обычно только в общении с высшими классами или в  обществе
просвещенных людей.
   Через пятнадцать месяцев проход был вырыт; под галереей была  сделана
выемка; можно было слышать шаги часового, расхаживавшего взад и  вперед;
и узники, вынужденные для успешности побега ждать темной и безлунной но-
чи, боялись одного: что земля не выдержит и сама прежде времени осыплет-
ся под ногами солдата. Чтобы предотвратить эту опасность, узники подста-
вили подпорку, которую нашли в фундаменте.
   Дантес как раз был занят этим, когда вдруг услышал, что аббат  Фариа,
остававшийся в его камере, где он обтачивал гвоздь, предназначенный  для
укрепления веревочной лестницы, зовет его испуганным голосом. Дантес по-
спешил к нему и увидел, что аббат стоит посреди камеры, бледный, в поту,
с судорожно стиснутыми руками.
   - Боже мой! - вскрикнул Дантес. - Что такое? Что с вами?
   - Скорей, скорей! - сказал аббат. - Слушайте!
   Дантес посмотрел на посеревшее лицо аббата, на его глаза,  окруженные
синевой, на белые губы, на взъерошенные волосы и в страхе выронил из рук
долото.
   - Что случилось? - воскликнул он.
   - Я погиб! - сказал аббат. - Слушайте. Мною овладевает страшная, быть
может, смертельная болезнь; припадок начинается, я чувствую; я уже испы-
тал это за год до тюрьмы. Есть только одно средство против этой болезни,
я назову вам его; бегите ко мне, поднимите ножку кровати, она  полая,  в
ней вы найдете пузырек с красным настоем.  Принесите  его  сюда...  или,
нет, нет, постойте! Меня могут застать здесь; помогите мне дотащиться  к
себе, пока у меня есть еще  силы.  Кто  знает,  что  может  случиться  и
сколько времени продолжится припадок.
   Дантес не потерял присутствия духа, несмотря на  страшное  несчастье,
обрушившееся на него; он спустился в подкоп, таща за собой бедного абба-
та; с неимоверными усилиями он довел больного до его камеры и  уложил  в
постель.
   - Благодарю, - сказал аббат, дрожа всем телом, как  будто  он  только
что вышел из холодной воды. Припадок сейчас начнется, я буду в  каталеп-
сии; может быть, буду лежать без движения, не издавая ни единого  стона,
а может быть, на губах выступит пена, я буду корчиться и  кричать.  Сде-
лайте так, чтобы не было слышно моих криков; это самое важное; иначе ме-
ня, чего доброго, переведут в другую камеру, и нас разлучат навеки. Ког-
да вы увидите, что я застыл, окостенел, словом, все равно  что  мертвец,
тогда - только тогда, слышите? - разожмите мне зубы ножом и влейте в рот
десять капель настоя; и, может быть, я очнусь.
   - Может быть? - скорбно воскликнул Дантес.
   - Помогите! Помогите! - закричал аббат. - Я... я ум...
   Припадок начался с такой быстротой и силой, что несчастный  узник  не
успел даже кончить начатого слова. Тень мелькнула на его челе, быстрая и
мрачная, как морская буря; глаза раскрылись, рот искривился, щеки побаг-
ровели; он бился, рычал, на губах выступила пена. Исполняя его  приказа-
ние, Дантес зажал ему рот одеялом. Так продолжалось два  часа.  Наконец,
бесчувственный, как камень, холодный и бледный, как мрамор, беспомощный,
как растоптанная былинка, он забился в последних судорогах, потом  вытя-
нулся на постели и остался недвижим.
   Эдмон ждал, пока эта мнимая смерть завладеет всем  телом  и  оледенит
самое сердце. Тогда он взял нож, просунул его между зубами, с величайши-
ми усилиями разжал стиснутые челюсти, влил одну за другой десять  капель
красного настоя и стал ждать.
   Прошел час, старик не шевелился Дантес испугался,  что  ждал  слишком
долго, и смотрел на него с ужасом, схватившись за голову. Наконец,  лег-
кая краска показалась на щеках; в глазах, все время остававшихся  откры-
тыми и пустыми, мелькнуло сознание; легкий вздох вылетел из уст;  старик
пошевелился.
   - Спасен! Спасен! - закричал Дантес.
   Больной еще не мог говорить, но с явной тревогой протянул руку к две-
ри. Дантес насторожился и услышал шаги тюремщика. Было уже семь часов, а
Дантесу было не до того, чтобы следить за временем.
   Эдмон бросился в подкоп, заложил за собою камень и очутился  в  своей
камере.
   Через несколько мгновений дверь отворилась, и тюремщик, как и всегда,
увидал узника сидящим на постели.
   Едва успел он выйти, едва затих шум его шагов, как Дантес,  терзаемый
беспокойством, забыв про обед, поспешил обратно и, подняв камень,  воро-
тился в камеру аббата.
   Аббат пришел в чувство, но еще лежал пластом,  совершенно  обессилен-
ный.
   - Я уж думал, что больше не увижу вас, - сказал он Эдмону.
   - Почему? - спросил тот. - Разве вы боялись умереть?
   - Нет; но все готово к побегу, и я думал, что вы убежите.
   Краска негодования залила щеки Дантеса.
   - Без вас! - вскричал он. - Неужели вы в самом деле думали, что я  на
это способен? ..далее 

Другое творчество Александра Дюма