- Значит, с самим собой, безумный?
   - Я ведь

			
			
			 сам во всем виноват, - сказал Моррель.
   - Максимилиан, - позвала Валентина, - идите сюда, я требую!
   Максимилиан, улыбаясь своей мягкой улыбкой, подошел ближе; не будь он
так бледен, можно было бы подумать, что с ним ничего не произошло.
   - Слушайте, что я вам скажу, милая, дорогая Валентина,  -  сказал  он
своим мелодичным и задушевным голосом, - такие люди, как мы  с  вами,  у
которых никогда не было ни  одной  мысли,  заставляющей  краснеть  перед
людьми, перед родными и перед богом, такие люди могут читать друг у дру-
га в сердце, как в открытой книге. Я не персонаж романа,  не  меланхоли-
ческий герой, я не изображаю из себя ни Манфреда,  ни  Антони.  Но,  без
лишних слов, без уверений, без клятв, я отдал свою жизнь вам. Вы уходите
от меня, и вы правы, я вам уже это сказал и теперь повторяю; но, как  бы
то ни было, вы уходите от меня и жизнь моя кончилась.  Раз  вы  от  меня
уходите, Валентина, я остаюсь один на свете. Моя сестра счастлива в сво-
ем замужестве; ее муж мне только зять - то есть человек, который  связан
со мной только общественными условностями; стало быть, никому  на  свете
больше не нужна моя, теперь бесполезная жизнь. Вот что я сделаю. До  той
секунды, пока вы не повенчаетесь, я буду ждать: я не хочу упустить  даже
тени тех непредвиденных обстоятельств, которыми  иногда  играет  случай.
Ведь в самом деле, за это время Франц д'Эпине может умереть, или в мину-
ту, когда вы будете подходить к алтарю, в алтарь может  ударить  молния.
Осужденному на смерть все кажется возможным, даже чудо, когда речь  идет
о его спасении. Так вот, я буду ждать до последней минуты. А  когда  мое
несчастье совершится, непоправимое, безнадежное,  я  напишу  конфиденци-
альное письмо зятю... и другое - префекту полиции, поставлю их в извест-
ность о своем намерении, и где-нибудь в лесу, на краю рва, на берегу ка-
кой-нибудь реки я застрелюсь. Это так же верно, как то, что я сын самого
честного человека, когда-либо жившего во Франции.
   Конвульсивная дрожь потрясла все тело Валентины; она отпустила решет-
ку, за которую держалась, ее руки безжизненно  повисли,  и  две  крупные
слезы скатились по ее щекам.
   Моррель стоял перед ней, мрачный и решительный.
   - Сжальтесь, сжальтесь, - сказала она, - вы  не  покончите  с  собой,
ведь нет?
   - Клянусь честью, покончу, - сказал Максимилиан, - но не все  ли  вам
равно? Вы исполните свой долг, и ваша совесть будет чиста.
   Валентина упала на колени, прижав руки к груди;  сердце  ее  разрыва-
лось.
   - Максимилиан, - сказала она, - мой Друг, мой брат на земле, мой  ис-
тинный супруг в небесах, умоляю тебя, сделай, как я: живи страдая. Может
быть, настанет день, когда мы соединимся.
   - Прощайте, Валентина! - повторил Моррель.
   - Боже мой, - сказала Валентина с неизъяснимым выражением, подняв ру-
ки к небу, - ты видишь, я сделала все, что могла, чтобы остаться  покор-
ной дочерью, я просила, умоляла, заклинала, - он не послушался  ни  моих
просьб, ни мольбы, ни слез. Ну, так вот, - продолжала она твердым  голо-
сом, вытирая слезы, - я не хочу умереть от раскаяния, я предпочитаю уме-
реть от стыда. Вы будете жить, Максимилиан, и я буду принадлежать вам  и
никому другому. Когда? в какую минуту? сейчас? Говорите, приказывайте, я
готова.
   Моррель, который уже снова отошел на  несколько  шагов,  вернулся  и,
бледный от радости, с просветленным взором, протянул сквозь решетку руки
к Валентине.
   - Валентина, - сказал он, - дорогой мой друг, так не надо говорить со
мной, а если так, то лучше дать мне умереть. Если вы любите меня так же,
как я люблю вас, зачем я должен увести вас насильно? Или  вы  только  из
жалости хотите заставить меня жить? В таком случае  я  предпочитаю  уме-
реть.
   - В самом деле, - прошептала Валентина, - кто один на свете любит ме-
ня? Он. Кто утешал меня во всех моих страданиях? Он. На ком покоятся все
мои надежды, на ком останавливается мой растерянный взгляд, на ком отды-
хает мое истерзанное сердце? На нем, на нем  одном.  Так  вот,  ты  тоже
прав, Максимилиан; я уйду за тобой, я оставлю родной дом, все оставлю...
Все! Какая же я неблагодарная, - воскликнула Валентина, рыдая, - я  сов-
сем забыла о дедушке!
   - Нет, - сказал Максимилиан, - ты не покинешь его. Ты  говорила,  что
господин Нуартье как будто относится ко мне с симпатией; так вот, раньше
чем бежать, ты скажешь ему все. Его согласие будет  тебе  защитой  перед
богом. А как только мы поженимся, он переедет к нам; у него  будет  двое
внуков. Ты мне рассказывала, как он с тобой объясняется и как ты ему от-
вечаешь; увидишь, я быстро научусь  этому  трогательному  языку  знаков.
Клянусь тебе, Валентина, вместо отчаяния, которое нас ожидает, я  обещаю
тебе счастье!
   - Ты видишь, Максимилиан, какую власть ты имеешь надо мной! Я  готова
поверить в то, что ты мне говоришь, но ведь все  это  безрассудно.  Отец
проклянет меня: я знаю его, знаю его непреклонное сердце, никогда он  не
простит меня. Вот что, Максимилиан: если хитростью, просьбами, благодаря
случаю, не знаю как, - словом, если  каким-нибудь  образом  мне  удастся
отсрочить свадьбу, вы подождете, да?
   - Да, клянусь вам, а вы поклянитесь, что этот ужасный брак не  состо-
ится никогда и что, даже если вас силой потащат к мэру, к священнику, вы
все-таки скажете - нет.
   - Клянусь тебе в этом, Максимилиан, самым святым для  меня  на  свете
именем-именем моей матери!
   - Тогда подождем, - сказал Моррель.
   - Да, подождем, - откликнулась Валентина, у которой  от  этого  слова
отлегло на сердце, - мало ли, что может спасти нас.
   - Я полагаюсь на вас, Валентина, - сказал Моррель. - Все, что вы сде-
лаете, будет хорошо; но если к вашим мольбам останутся глухи,  если  ваш
отец, если госпожа де Сен-Меран потребуют, чтобы д'Эпине  явился  завтра
для подписания этого договора...
   - Тогда, Моррель... я дала вам слово.
   - Вместо того чтобы подписать...
   - Я выйду к вам, и мы бежим; но до тех пор не будем искушать бога, не
будем видеться; ведь это чудо, это промысел божий, что нас еще не заста-
ли; если бы узнали, как мы с вами встречаемся, у нас не было бы  никакой
надежды.
   - Вы правы, Валентина; но как я узнаю... ..далее 

Другое творчество Александра Дюма