Когда  оба  мушкетера  вошли  

			
			
			и  дверь  за  ними  закрылась,  когда гул
разговоров  в приемной, которым  вызов мушкетеров послужил,  вероятно, новой
пищей, опять  усилился, когда, наконец, г-н де Тревиль, хмуря брови, три или
четыре  раза прошелся  молча по  кабинету  мимо Портоса  и Арамиса,  которые
стояли  безмолвно,  вытянувшись, словно на смотру,  он внезапно  остановился
против них и, окинув их с ног до головы гневным взором, произнес:
     - Известно ли вам, господа, что мне сказал король, и не далее как вчера
вечером? Известно ли вам это?
     - Нет, -  после короткого  молчания ответствовали оба мушкетера. - Нет,
сударь, нам ничего не известно.
     - Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом,  - добавил
Арамис в высшей степени учтиво и отвесил изящный поклон.
     -  Он  сказал  мне,  что  впредь  будет  подбирать себе  мушкетеров  из
гвардейцев господина кардинала.
     - Из гвардейцев господина кардинала? Как это так? - воскликнул Портос.
     -  Он пришел к заключению, что  его  кисленькое винцо требует  подбавки
доброго вина.
     Оба мушкетера вспыхнули до ушей. Д'Артаньян не знал, куда ему деваться,
и готов был провалиться сквозь землю.
     - Да,  да! -  продолжал  г-н де Тревиль, все  более горячась. -  И  его
величество совершенно прав, ибо,  клянусь  честью, господа мушкетеры  играют
жалкую  роль при  дворе! Господин кардинал вчера  вечером за игрой в шахматы
соболезнующим  тоном,  который  очень задел меня, принялся рассказывать, что
эти проклятые  мушкетеры, эти головорезы - он произносил  эти слова с особой
насмешкой, которая понравилась  мне еще  меньше,  - эти рубаки,  добавил он,
поглядывая   на   меня   своими  глазами  дикой  кошки,  задержались   позже
разрешенного часа в кабачке на улице Феру. Его гвардейцы, совершавшие обход,
- казалось, он расхохочется  мне в  лицо,  - были  принуждены задержать этих
нарушителей  ночного  покоя. Тысяча  чертей!  Вы  знаете,  что  это  значит?
Арестовать мушкетеров!  Вы были в этой компании... да, вы,  не  отпирайтесь,
вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват, виноват, ведь  я  сам
подбираю себе  людей.  Вот хотя  бы вы,  Арамис:  зачем вы  выпросили у меня
мушкетерский камзол,  когда вам так к лицу  была сутана? Ну а  вы, Портос...
вам такая  роскошная  золотая перевязь нужна, должно быть, чтобы повесить на
ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса. Где он?
     - Сударь, - с грустью произнес Арамис, - он болен, очень болен.
     - Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен?
     -  Опасаются,  что  у него  оспа,  сударь, -  сказал  Портос,  стремясь
вставить и  свое  слово.  -  Весьма печальная  история:  эта  болезнь  может
изуродовать его лицо.
     - Оспа?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Портос!  Болеть
оспой в его возрасте! Нет, нет!.. Он,  должно быть, ранен... или убит... Ах,
если  б я мог  знать!.. Тысяча чертей! Господа  мушкетеры, я не желаю, чтобы
мои люди  шатались  по подозрительным  местам,  затевали ссоры  на  улицах и
пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю в конце концов, чтобы мои
люди служили посмешищем для гвардейцев господина кардинала! Эти гвардейцы  -
спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за что  арестовывать,  да, кроме
того, они и не дали  бы себя  арестовать.  Я в этом уверен! Они предпочли бы
умереть на месте, чем отступить хоть на шаг. Спасаться, бежать, удирать - на
это способны только королевские мушкетеры!
     Портос и Арамис дрожали от ярости. Они готовы были  бы задушить г-на де
Тревиля, если бы в глубине души не чувствовали, что только  горячая любовь к
ним заставляет его так говорить. Они постукивали каблуками о ковер, до крови
кусали губы и изо всех сил сжимали эфесы шпаг.
     В приемной слышали, что вызывали Атоса, Портоса и  Арамиса, и по голосу
г-на де Тревиля угадали,  что он сильно разгневан. Десяток голов,  терзаемых
любопытством,  прижался к двери  в стремлении не упустить  ни слова,  и лица
бледнели от  ярости,  тогда как уши, прильнувшие  к скважине, не упускали ни
звука, а уста  повторяли одно за другим оскорбительные слова капитана, делая
их  достоянием всех присутствующих. В  одно  мгновение  весь  дом, от дверей
кабинета и до самого подъезда, превратился в кипящий котел.
     - Вот как!  Королевские мушкетеры  позволяют гвардейцам кардинала  себя
арестовывать!  -  продолжал  г-н   де  Тревиль,  в  глубине  души  не  менее
разъяренный,  чем его  солдаты, отчеканивая  слова и, словно удары  кинжала,
вонзая их в грудь своих  слушателей. - Вот как!  Шесть  гвардейцев кардинала
арестовывают  шестерых  мушкетеров его величества! Тысяча  чертей! Я  принял
решение. Прямо  отсюда я отправляюсь в Лувр и подаю в отставку,  отказываюсь
от звания капитана  мушкетеров  короля и  прошу  назначить  меня лейтенантом
гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча чертей, я сделаюсь аббатом!
     При этих словах  ропот за стеной  превратился в бурю. Всюду раздавались
проклятия  и  богохульства. Возгласы:  "Тысяча  чертей!",  "Бог  и  все  его
ангелы!",  "Смерть  и преисподняя!" - повисли  в воздухе. Д'Артаньян глазами
искал, нет ли какой-нибудь портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущал
непреодолимое желание забраться под стол.
     -  Так  вот,  господин  капитан!  - воскликнул Портос,  потеряв  всякое
самообладание.  - Нас действительно было шестеро против  шестерых, но на нас
напали из-за угла, и, раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое  из нас были
убиты  наповал, а Атос так тяжело ранен,  что не многим отличался от убитых;
дважды он пытался  подняться и  дважды валился на землю.  Том не менее мы не
сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути  мы скрылись. Что касается  Атоса,
то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на  поле битвы, полагая, что
с ним не стоит возиться. Вот как было дело. Черт возьми,  капитан! Не всякий
бой  можно  выиграть. Великий  Помпей  проиграл Фарсальскую битву,  а король
Франциск  Первый,  который, как  я  слышал, кое-чего стоил, - бой  при Павии
(*19).
     - И я имею честь доложить, - сказал  Арамис, - что одного из нападавших
я заколол его собственной шпагой, так как моя шпага  сломалась после первого
же выпада. Убил или заколол - как вам будет угодно, сударь.
     - Я не знал этого, - произнес г-н де  Тревиль, несколько смягчившись. -
Господин кардинал, как я вижу, кое-что преувеличил.
     -  Но  молю  вас, сударь... - продолжал  Арамис,  видя, что де  Тревиль
смягчился, и  уже осмеливаясь  обратиться  к нему  с  просьбой,  - молю вас,
сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б это
стало известно королю. А так как рана очень тяжелая -  пронзив плечо, лезвие
проникло в грудь, - можно опасаться...
     В эту минуту край портьеры приподнялся, и  на пороге показался мушкетер
с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.
     - Атос! - вскрикнули оба мушкетера.
     - Атос! - повторил за ними де Тревиль. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма