Все же,  как мы уже говорили, 

			
			
			одно  обстоятельство  успокаивало миледи:
Фельтон не выдал ее.
     Пленница  не хотела  обнаруживать волнение,  вызванное  в ней  угрозами
лорда Винтера, поэтому она села за стол и поела.
     Потом,  как и  накануне,  она опустилась  на колени и  прочитала  вслух
молитвы.   Как   и  накануне,   солдат   перестал   ходить   и  остановился,
прислушиваясь.
     Вскоре  она  различила  более  легкие,   чем   у  часового,  шаги;  они
приблизились из глубины коридора и остановились у ее двери.
     "Это он", - подумала миледи.
     И она запела тот самый гимн, который накануне привел Фельтона  в  такое
восторженное состояние.
     Но, хотя ее чистый, сильный голос звучал так мелодично и проникновенно,
как  никогда, дверь не  открылась. Миледи украдкой бросила взгляд на дверное
окошечко, и ей показалось, что она видит сквозь частую решетку горящие глаза
молодого человека; но она так и не узнала, было ли то  в  самом деле, или ей
только  почудилось:  на  этот раз  у него  хватило самообладания не  войти в
комнату.
     Однако спустя несколько мгновений после того,  как миледи кончила петь,
ей  показалось,  что она слышит глубокий  вздох;  затем те же  шаги, которые
перед тем приблизились к ее двери, медленно и как бы нехотя удалились.
      XXV. ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНИЯ
     На следующий  день Фельтон,  войдя к  миледи, увидел, что  она стоит на
кресле и держит в руках  веревку, свитую из батистовых платков, которые были
разорваны на узкие полосы,  заплетенные жгутами  и связанные концами  одна с
другой. Когда заскрипела открываемая Фельтоном дверь, миледи легко спрыгнула
с кресла  и попыталась  спрятать за спину импровизированную веревку, которую
она держала в руках.
     Молодой  человек  был  бледнее  обыкновенного,  и  его  покрасневшие от
бессонницы глаза указывали на то, что он провел тревожную ночь.
     Однако по  выражению его  лица можно было заключить,  что он вооружился
самой непреклонной суровостью.
     Он  медленно  подошел  к миледи,  усевшейся в  кресло, и,  подняв конец
смертоносного жгута, который  она нечаянно или, может быть, нарочно оставила
на виду, холодно спросил:
     - Что это такое, сударыня?
     - Это? Ничего, - ответила миледи с тем скорбным выражением, которое она
так  искусно  умела  придавать  своей  улыбке. -  Скука  -  смертельный враг
заключенных. Я скучала и развлекалась тем, что плела эту веревку.
     Фельтон  обратил взгляд  на стену, у которой  стояло  кресло миледи,  и
увидел  над ее  головой позолоченный  крюк,  вделанный в стену  и  служивший
вешалкой для платья или оружия.
     Он вздрогнул, и пленница заметила  это:  хотя  глаза  ее  были опущены,
ничто  не ускользало от  нее.  А что вы  делали, стоя на кресле?  -  спросил
Фельтон.
     - Что вам до этого?
     - Но я желаю это знать, - настаивал Фельтон.
     - Не допытывайтесь. Вы знаете, что нам, истинным христианам,  запрещено
лгать.
     -  Ну, так я  сам скажу,  что  вы делали  или, вернее,  что  собирались
сделать:  вы хотели  привести  в  исполнение  гибельное  намерение,  которое
лелеете в уме. Вспомните, сударыня, что если  господь запрещает ложь, то еще
строже он запрещает самоубийство!
     -  Когда  господь  видит,  что  одно  из  его   созданий  несправедливо
подвергается гонению  и что ему приходится  выбирать  между  самоубийством и
бесчестьем, то, поверьте,  бог простит ему самоубийство, -  возразила миледи
тоном глубокого убеждения. - Ведь в таком случае самоубийство - мученическая
смерть.
     -  Вы или преувеличиваете, или не договариваете. Скажите все, сударыня,
ради бога, объяснитесь!
     -  Рассказать  вам  о  моих несчастьях,  чтобы  вы  сочли  их выдумкой,
поделиться с  вами моими замыслами, чтобы вы донесли о них моему гонителю, -
нет, милостивый государь! К тому же, что для вас жизнь или смерть несчастной
осужденной женщины? Ведь вы  отвечаете только за мое тело, не так ли? И лишь
бы вы представили труп - с вас больше ничего не спросят, если в нем признают
меня. Быть может, даже вы получите двойную паграду. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма