Войдя  во двор, герцог и г-жа 

			
			
			Бонасье прошли шагов двадцать  пять вдоль
каменной ограды. Затем  г-жа Бонасье  нажала  на  ручку  небольшой служебной
двери, открытой днем,  но обычно  запиравшейся на ночь.  Дверь подалась. Они
вошли. Кругом было  темно, но  г-же Бонасье были  хорошо знакомы все  ходы и
переходы в этой части Лувра, отведенной для  дворцовых служащих.  Заперев за
собой дверь, она взяла  герцога за руку,  сделала осторожно несколько шагов,
ухватилась за перила, коснулась ногой ступеньки и начала подниматься. Герцог
следовал  за ней. Они достигли третьего этажа. Здесь  г-жа Бонасье  свернула
вправо, провела своего спутника  по длинному коридору  и  спустилась на один
этаж, прошла еще  несколько шагов,  вложила  ключ в замок, отперла  дверь  и
ввела герцога в комнату, освещенную только ночной лампой.
     - Побудьте здесь, милорд, - шепнула она. - Сейчас придут.
     Сказав это, она вышла в ту  же дверь и заперла ее за собой на ключ, так
что герцог оказался пленником в полном смысле этого слова.
     Нельзя   не  отметить,   что   герцог  Бекингэм,  несмотря   на  полное
одиночество,  в  котором  он  очутился,  не  почувствовал  страха.  Одной из
наиболее замечательных черт его характера была жажда приключений и любовь ко
всему  романтическому. Смелый, мужественный и предприимчивый, он не  впервые
рисковал жизнью при подобных  обстоятельствах.  Ему  было  уже известно, что
послание  Анны  Австрийской,  заставившее  его   примчаться  в  Париж,  было
подложным и  должно было заманить  его  в  ловушку.  Но,  вместо  того чтобы
вернуться в Лондон, он, пользуясь случившимся, просил передать королеве, что
не уедет, не повидавшись с ней. Королева вначале решительно отказала, затем,
опасаясь,  что   герцог,  доведенный  ее   отказом   до  отчаяния,  натворит
каких-нибудь  безумств,  уже  решилась  принять  его, с тем  чтобы  упросить
немедленно уехать.  Но в тот  самый вечер,  когда  она приняла  это решение,
похитили  г-жу  Бонасье, которой  было поручено  отправиться  за герцогом  и
провести   его  в  Лувр.  Два   дня  никто  не   знал,  что  с  нею,  и  все
приостановилось.  Но,  лишь  только  г-жа Бонасье,  вырвавшись  на  свободу,
повидалась  с  де  Ла Портом, все снова пришло в движение,  и она довела  до
конца  опасное предприятие, которое, не будь она  похищена, осуществилось бы
тремя днями раньше.
     Оставшись один, герцог подошел к зеркалу. Мушкетерское платье очень шло
к нему.
     Ему было тридцать пять лет, и он недаром слыл самым красивым  вельможей
и самым изысканным кавалером как во всей Франции, так и в Англии.
     Любимец   двух   королей,   обладатель   многих   миллионов,  пользуясь
неслыханной властью  в стране, которую он по  своей прихоти то будоражил, то
успокаивал,  подчиняясь  только  своим  капризам,  Джордж  Вилльерс,  герцог
Бекингэмский, вел  сказочное  существование,  способное даже спустя столетия
вызывать удивление потомков.
     Уверенный  в себе, убежденный, что  законы, управляющие другими людьми,
не имеют к  нему отношения, уповая на свое могущество, он шел прямо к  цели,
поставленной себе, хотя бы эта цель  и была так  ослепительна и  высока, что
всякому  другому казалось  бы безумием даже  помышлять о ней. Все это вместе
придало  ему  решимости  искать  встреч  с  прекрасной  и  недоступной Анной
Австрийской и, ослепив ее, пробудить в ней любовь.
     Итак, Джордж Вилльерс остановился, как мы уже говорили, перед зеркалом.
Поправив свои прекрасные золотистые волосы, несколько  примятые мушкетерской
шляпой, закрутив усы, преисполненный радости, счастливый и  гордый  тем, что
близок долгожданный миг,  он  улыбнулся своему отражению, полный  гордости и
надежды.
     В  эту  самую  минуту отворилась  дверь,  скрытая в обивке  стены,  и в
комнату вошла женщина.  Герцог увидел ее  в зеркале. Он вскрикнул - это была
королева!
     Анне Австрийской было в то время лет двадцать шесть или  двадцать семь,
и она находилась в полном расцвете своей красоты.
     У  нее  была  походка королевы или  богини. Отливавшие изумрудом  глаза
казались  совершенством  красоты и были  полны  нежности  и  в то  же  время
величия.
     Маленький ярко-алый рот не портила даже нижняя губа, слегка выпяченная,
как  у всех отпрысков австрийского королевского  дома, - она была прелестна,
когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение.
     Кожа ее славилась  своей  нежной и бархатистой мягкостью,  руки и плечи
поражали  красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих стихах.
Наконец,  волосы, белокурые  в  юности  и  принявшие  постепенно  каштановый
оттенок,  завитые  и слегка  припудренные, очаровательно обрамляли ее  лицо,
которому  самый строгий критик  мог  пожелать разве  только несколько  менее
яркой окраски, а  самый  требовательный  скульптор - больше тонкости в линии
носа.
     Герцог   Бекингэм  на  мгновение  застыл,  ослепленный:  никогда   Анна
Австрийская не  казалась ему такой прекрасной во  время  балов, празднеств и
увеселений, как сейчас, когда  она,  в простом платье  белого шелка, вошла в
комнату  в  сопровождении  доньи  Эстефании,  единственной  из ее  испанских
прислужниц, не ставшей  еще  жертвой  ревности  короля и происков  кардинала
Ришелье.
     Анна Австрийская сделала  шаг навстречу  герцогу.  Бекингэм  упал  к ее
ногам  и,  раньше чем королева успела помешать ему, поднес край ее  платья к
своим губам.
     - Герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то письмо.
     -  О да, сударыня, да, ваше  величество! - воскликнул герцог. - Я знаю,
что был глупцом, безумцем, поверив,  что мрамор может ожить, снег - излучить
тепло. Но что же делать: когда любишь, так легко поверить в ответную любовь!
А затем, я совершил это путешествие недаром, если я все же вижу вас.
     -  Да,  -  ответила  Анна  Австрийская,  - но  вам известно,  почему  я
согласилась  увидеться с вами. Беспощадный ко всем моим горестям, вы  упорно
отказывались  покинуть этот город, хотя, оставаясь здесь, вы рискуете жизнью
и заставляете меня  рисковать моей честью. Я согласилась  увидеться с  вами,
чтобы сказать, что все разделяет нас  - морские глубины, вражда между нашими
королевствами,  святость  принесенных клятв. Святотатство - бороться  против
всего  этого,  милорд! Я согласилась увидеться  с вами,  наконец, для  того,
чтобы сказать вам, что мы не должны больше встречаться.
     - Продолжайте, сударыня,  продолжайте, королева! - проговорил Бекингэм.
- Нежность  вашего голоса смягчает  жестокость ваших слов...  Вы говорите  о
святотатстве. Но святотатство - разлучать сердца,  которые  бог создал  друг
для друга!
     -  Милорд,  -  воскликнула  королева,  -  вы  забываете:  я никогда  не
говорила, что люблю вас!
     - Но вы никогда не говорили мне  и  того, что не любите меня.  И, право
же, произнести такие  слова -  это было бы слишком жестоко со стороны вашего
величества. Ибо,  скажите мне, где вы найдете такую любовь, как моя, любовь,
которую  не могли  погасить ни  разлука, ни время, ни безнадежность? Любовь,
готовую удовлетвориться оброненной ленточкой,  задумчивым взглядом, нечаянно
вырвавшимся словом?  Вот уже три года, сударыня, как я впервые увидел вас, и
вот уже  три  года, как я вас так люблю! Хотите,  я  расскажу,  как вы  были
одеты, когда я впервые увидел вас? Хотите, я подробно опишу даже  отделку на
вашем платье?.. Я вижу вас, как сейчас. Вы сидели на подушках, по испанскому
обычаю. На вас было  зеленое атласное  платье,  шитое  серебром  и  золотом,
широкие свисающие рукава были  приподняты  выше локтя,  оставляя  свободными
ваши прекрасные руки, вот эти дивные руки, и скреплены застежками из крупных
алмазов.  Шею  прикрывали  кружевные рюши. На  голове  у  вас была маленькая
шапочка того же цвета, что и платье,  а на шапочке - перо цапли... О да, да,
я закрываю глаза - и вижу вас  такой, какой вы были тогда! Я открываю их - и
вижу вас такой, как сейчас, то есть во сто крат прекраснее!
     - Какое безумие!  - прошептала Анна Австрийская, у которой  не  хватило
мужества рассердиться на герцога  за то, что он так бережно сохранил в своем
сердце ее  образ. - Какое  безумие питать такими  воспоминаниями бесполезную
страсть!
     - Чем  же  мне жить  иначе? Ведь нет у меня ничего, кроме воспоминаний!
Они мое счастье, мое сокровище,  моя надежда!  Каждая встреча с вами  -  это
алмаз,  который  я  прячу  в сокровищницу моей  души. Сегодняшняя встреча  -
четвертая  драгоценность,  оброненная  вами и подобранная мной. Ведь за  три
года, сударыня, я видел вас всего четыре раза: о первой встрече я только что
говорил вам, второй раз я видел вас у госпожи  де Шеврез (*31), третий раз -
в амьенских садах... ..далее 

Другое творчество Александра Дюма