- Моего ювелира и секретаря!
 

			
			
			    Камердинер  удалился  молча  и  с  такой  быстротой,  которая  обличала
привычку к слепому и беспрекословному повиновению.
     Однако,  хотя  первым вызвали ювелира, секретарь успел явиться  раньше.
Это  было  вполне естественно,  так  как он  жил  в  самом доме.  Он  застал
Бекингэма  в  спальне  за  столом:  герцог  собственноручно  писал  какие-то
приказания.
     -  Господин  Джексон, - обратился герцог  к вошедшему, - Вы  сейчас  же
отправитесь к  лорд-канцлеру и скажу  ему, что выполнение  этих  приказов  я
возлагаю лично на него. Я желаю, чтобы они были опубликованы немедленно.
     - Но, ваша  светлость,  -  ответил секретарь,  быстро  пробежав глазами
написанное, - что  я  отвечу, если  лорд-канцлер спросит меня,  чем  вызваны
такие чрезвычайные меры?
     -  Ответите,  что таково  было  мое желание и  что я никому  не  обязан
отчетом в моих действиях.
     - Должен ли лорд-канцлер такой ответ передать и его величеству, если бы
его  величество случайно пожелали  узнать, почему  ни один корабль не  может
отныне покинуть портов Великобритании? - с улыбкой спросил секретарь.
     -  Вы  правы,  сударь, -  ответил Бекингэм. - Пусть  лорд-канцлер тогда
скажет  королю,  что  я  решил  объявить  войну,  и  эта  мера  - мое первое
враждебное действие против Франции.
     Секретарь поклонился и вышел.
     -  С  этой  стороны   мы  можем   быть  спокойны,  -  произнес  герцог,
поворачиваясь к д'Артаньяну. - Если подвески еще не переправлены во Францию,
они попадут туда только после вашего возвращения.
     - Как так?
     -  Я  только  что   наложил  запрет  на  выход  в  море  любого  судна,
находящегося сейчас в портах его  величества,  и  без  особого разрешения ни
одно из них не посмеет сняться с якоря.
     Д'Артаньян   с   изумлением   поглядел   на  этого   человека,  который
неограниченную  власть,  дарованную  ему  королевским  доверием,   заставлял
служить своей любви. Герцог по выражению  лица молодого гасконца  понял, что
происходит у него в душе, и улыбнулся.
     - Да, - сказал он, - правда! Анна Австрийская - моя настоящая королева!
Одно  ее  слово - и  я готов изменить  моей стране,  изменить  моему королю,
изменить  богу!  Она попросила меня  не оказывать протестантам  в  Ла-Рошели
поддержки, которую я обещал им, -  я подчинился.  Я  не  сдержал данного  им
слова, но не  все ли  равно - я исполнил  ее  желание.  И вот посудите сами:
разве я  не  был с  лихвой  вознагражден  за мою  покорность?  Ведь  за  эту
покорность я владею ее портретом!
     Д'Артаньян удивился: на каких неуловимых и тончайших нитях висят подчас
судьбы народа и жизнь множества людей!
     Он весь еще был поглощен своими мыслями, когда появился ювелир. Это был
ирландец,  искуснейший  мастер  своего  дела,  который  сам признавался, что
зарабатывал по сто тысяч фунтов в год на заказах герцога Бекингэма.
     - Господин О'Рейли,  - сказал  герцог, вводя его в часовню, - взгляните
на эти алмазные подвески и скажите мне, сколько стоит каждый из них.
     Ювелир одним  взглядом  оценил  изящество  оправы,  рассчитал стоимость
алмазов и, не колеблясь, ответил:
     - Полторы тысячи пистолей каждый, милорд.
     - Сколько дней  понадобится, чтобы  изготовить  два таких подвеска?  Вы
видите, что здесь двух не хватает.
     - Неделя, милорд.
     - Я заплачу по три тысячи за каждый - они нужны мне послезавтра.
     - Милорд получит их.
     - Вы неоценимый  человек,  господин  О'Рейли!  Но  это еще не все:  эти
подвески не могут быть доверены кому  бы  то ни было  - их  нужно изготовить
здесь, во дворце. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма