Что касается Портоса, то, за и

			
			
			сключением его настоящего имени, которое,
так же  как и имена обоих  его товарищей, было известно лишь одному г-ну  де
Тревилю, о  его жизни нетрудно  было все  узнать. Тщеславный и болтливый, он
весь  был  виден   насквозь,  как  кристалл.  И  лишь   поверив  всему  тому
похвальному, что он сам говорил о  себе, можно было впасть в заблуждение  на
его счет.
     Зато Арамис, хотя  и могло показаться, что у него нет никаких тайн, был
весь окутан таинственностью. Скупо отвечая на вопросы, касавшиеся других, он
тщательно  обходил  все  относившиеся к  нему  самому. Однажды, когда  после
долгих расспросов д'Артаньян узнал от Арамиса о тех слухах, которые гласили,
будто их  общий  друг  Портос добился  победы  над какой-то  герцогиней,  он
попытался проникнуть в тайну любовных приключений своего собеседника.
     -  Ну  а  вы,  любезный друг  мой,  - сказал  он  -  вы, так  прекрасно
рассказывающий о  чужих связях с  баронессами,  графинями  и герцогинями,  а
вы-то сами?..
     - Простите, -  прервал  его Арамис.  -  Я говорю  об  этих вещах только
потому, что Портос сам болтает о них, и  потому, что он при мне  громогласно
рассказывал  эти  милые   истории.  Но   поверьте  мне,   любезный  господин
д'Артаньян, что, если б они стали мне известны из другого источника или если
б он поверил мне их как тайну, не могло бы быть духовника скромнее меня.
     - Я не сомневаюсь в этом, - сказал д'Артаньян, - и мне все  же кажется,
что  и  вам довольно  хорошо знакомы кое-какие гербы,  о чем свидетельствует
некий вышитый платочек, которому я обязан честью нашего знакомства.
     Арамис на  этот  раз не рассердился, но,  приняв  самый  скромный  вид,
ласково ответил:
     - Не забывайте, друг мой, что я собираюсь приобщиться к церкви и потому
чуждаюсь  светских  развлечений.  Виденный вами платок не был подарен мне, а
лишь оставлен  у меня по забывчивости одним из  моих друзей. Я  был вынужден
был  спрятать  его,  чтобы  не скомпрометировать их - его и даму, которую он
любит...  Что  же касается меня, то я не имею  и не  хочу  иметь  любовницы,
следуя в этом отношении мудрейшему  примеру Атоса, у которого,  так же как у
меня, нет дамы сердца.
     - Но, черт возьми, вы ведь не аббат, раз вы мушкетер!
     -  Мушкетер  только  временно, дорогой  мой.  Как  говорит  кардинал  -
мушкетер против  воли. Но в душе я служитель  церкви,  поверьте мне.  Атос и
Портос втянули меня в это  дело, чтобы я хоть чем-нибудь был  занят. У меня,
как раз в ту пору, когда  я должен был быть рукоположен, произошла небольшая
неприятность с... Впрочем, это не может вас интересовать, и я отнимаю у  вас
драгоценное время.
     - Отнюдь нет, все это меня очень интересует! - воскликнул д'Артаньян. -
И мне сейчас решительно нечего делать.
     -  Да,  но мне  пора читать молитвы, - сказал Арамис, - затем мне нужно
сложить стихи,  о  которых меня просила  госпожа д'Эгильон. После  этого мне
придется  зайти на  улицу  Сент-Оноре,  чтобы  купить румян  для  госпожи де
Шеврез. Вы видите сами, дорогой мой, что если вам спешить некуда, то  я зато
очень спешу.
     И  Арамис приветливо протянул руку своему молодому товарищу и простился
с ним.
     Как ни старался д'Артаньян, ему больше ничего не удалось узнать о своих
трех новых друзьях. Он решил верить в настоящем тому, что рассказывали об их
прошлом,  надеясь,  что  будущее  обогатит  его  более  подробными  и  более
достоверными  сведениями.  Пока  Атос представлялся  ему  Ахиллом,  Портос -
Аяксом, а Арамис - Иосифом (*27).
     В общем, молодые люди жили весело. Атос играл, и всегда несчастливо. Но
он никогда не  занимал у своих друзей ни одного  су, хотя его кошелек всегда
был  раскрыт для них. И если он играл  на честное слово, то на следующее  же
утро, уже в шесть часов,  посылал будить своего кредитора, чтобы вручить ему
следуемую сумму.
     Портос  играл  изредка.  В  такие  дни  если  он  выигрывал,  то  бывал
великолепен и  дерзок.  Если  же  он  проигрывал,  то  бесследно  исчезал на
несколько дней,  после чего появлялся  с бледным  и  вытянутым  лицом, но  с
деньгами в кармане.
     Арамис никогда не играл. Он был самым дурным мушкетером и самым скучным
гостем  за  столом.  Всегда  оказывалось,  что ему  нужно  идти  заниматься.
Случалось, в самый разгар пира, когда все в пылу беседы, возбужденные вином,
предполагали еще два, если не три часа просидеть за столом, Арамис, взглянув
на  часы,   поднимался   и   с  любезной  улыбкой   на  устах   прощался   с
присутствующими, торопясь,  как  он говорил,  повидаться  с назначившим  ему
свидание ученым богословом. В другой раз он спешил  домой, чтобы потрудиться
над диссертацией, и просил друзей не отвлекать его.
     В таких случаях Атос улыбался своей чарующей улыбкой, которая так шла к
его благородному лицу, а Портос пил и клялся, что из Арамиса в лучшем случае
получится какой-нибудь деревенский священник.
     Планше, слуга  д'Артаньяна, с  достоинством принял выпавшую на его долю
удачу. Он получал тридцать су в день, целый месяц возвращался домой веселый,
как птица, и был ласков и внимателен к своему господину. Когда над квартирой
на улице Могильщиков начали скапливаться тучи, другими словами - когда сорок
пистолей  короля  Людовика  XIII растаяли почти  без  остатка,  Планше  стал
рассыпаться  в  жалобах,  которые  Атос   находил  тошнотворными,  Портос  -
неприличными,  а Арамис  -  просто  смешными. Атос  посоветовал  д'Артаньяну
рассчитать  этого  проходимца; Портос предлагал предварительно выдрать  его;
Арамис  же  изрек,  что  господин  просто  не  должен  слышать ничего, кроме
лестного, о себе.
     - Всем вам легко  говорить, - сказал  д'Артаньян. - Вам, Атос, когда вы
живете  с  Гримо  в  полном  молчании, запрещая ему разговаривать, и поэтому
никогда не  слышите от  него дурного  слова; вам,  Портос,  когда  вы ведете
роскошный образ жизни и вашему Мушкетону представляетесь божеством; наконец,
вам,  Арамис,  всегда  увлеченному богословскими занятиями и тем  самым  уже
умеющему  внушить величайшее почтение вашему слуге Базену, человеку кроткому
и  благочестивому. Но как  мне, не имея ни почвы  под ногами, ни средств, не
будучи ни  мушкетером, ни  даже гвардейцем,  - как мне внушить любовь, страх
или почтение моему Планше?
     -  Вопрос  важный,  - ответили  трое  друзей.  -  Это дело  внутреннее,
домашнее. Слуг,  как  и женщин, надо уметь  сразу поставить  на то место, на
котором желаешь их видеть. Поразмыслите об этом.
     Д'Артаньян,  поразмыслив,  решил  на  всякий  случай  избить  Планше  и
выполнил это  с той добросовестностью,  какую вкладывал  во все,  что делал.
Отодрав его  как следует, он запретил Планше покидать дом  и  службу без его
разрешения.
     - Имей  в виду, -  добавил Д'Артаньян, -  что будущее не обманет  меня.
Придут лучшие времена, и твоя судьба будет  устроена, если  ты останешься со
мной.  А  я слишком  добрый господин,  чтобы позволить  тебе  загубить  свою
судьбу, и не соглашусь отпустить тебя, как ты просишь.
     Этот   способ   действий  внушил   мушкетерам   глубокое   уважение   к
дипломатическим способностям д'Артаньяна. Планше также исполнился восхищения
и уже больше не заикался об уходе.
     Молодые  люди постепенно  зажили  общей жизнью. Д'Артаньян, не  имевший
никаких  привычек,  так  как  впервые  приехал из  провинции  и  окунулся  в
совершенно новый для него мир, усвоил привычки своих друзей. ..далее 

Другое творчество Александра Дюма